Впрочем, то, о чем я скажу далее, случилось позже, Чума, вспыхнувшая в приходе Святого Джайлса, так долго добиралась до нас, что мы думали, будто она совсем не придет, и, возможно, поэтому отец решил, что жизнь наша в наших собственных руках, ибо он толковал знаки и предупреждения Божьи точно так же, как те, кому не столь повезло. По пришествии гигантской кометы, которая неторопливо перемещалась по небу, испуская слабое свечение, он отправился к сэру Ричарду, дедушке вашего лордства, и известил его, что это значит. Это было в апреле.
Отец убедил сэра Ричарда принять меры предосторожности, к которым, как он слышал, прибегло одно голландское семейство с Олдерсгейт-стрит, а именно: вдоволь запастись продовольствием и закрыть дом накрепко, никого не впуская и не выпуская, пока мор не отступит. Сэр Ричард его выслушал, ущипнул себя за подбородок и крепко задумался. У него была любимая жена, которая вскоре должна была разрешиться от бремени, обожаемая дочь Маргарет и сын Оуэн, будущий батюшка вашего лордства. Не решаясь уехать из города с женой на сносях, он сказал — план хороший, и, если чума не ударит назавтра, так мы и поступим.
Вашему лордству хорошо известно, что чума не отступила — нет, лишь сильней разъярилась, переносимая расплодившимися в жару мухами (все птицы улетели из Лондона), двинулась на север, к Холберну, вдоль по Стрэнду и Флит-стрит, нависнув над нами. Люди бежали из зараженного города, как сумасшедшие, таща за собой пожитки в тележках, штурмовали ворота Мэншн-Хаус, резиденции лорда-мэра, требуя пропуска и свидетельства о состоянии здоровья, без которых их не впустили бы ни в один другой город, не позволили бы остановиться ни на одном постоялом дворе. У одних болезнь развивалась медленно — сначала боли, рвота, потом язвы, через неделю смерть в страшных судорогах. У других чума поражала жизненно важные органы без всяких внешних признаков. Они просто падали на улицах замертво.
Тогда сэр Ричард приказал закрыть дом, распустил работников, оставив лишь необходимую прислугу. Он хотел отправить сына и дочь к королевскому двору, который перебрался в Хэмптон, но они не пожелали. На улицу открывалась единственная калитка в стене. Выходившие брали в рот мирру и ладан. Один мой отец храбро вызвался исполнять в городе любые поручения сэра Ричарда. Он мог бы считать себя счастливым, если бы не одно обстоятельство — его сводный брат Луис Плейг.
Честно скажу, мне противно писать об этом человеке, который является мне в страшных снах. Наяву я встречал его лишь два-три раза. Однажды он нагло заявился в дом, требуя позвать управляющего, своего брата, но слуги знали, кто он такой, и прогнали его. Он поймал мою маленькую сестру и на глазах у вышедшего отца больно выкрутил ей руку, со смехом рассказывая о вчерашней казни осужденного на Тайберне. (Должен признаться вашему лордству, он был помощником палача, к ужасу и стыду моего отца, который старался скрыть сей позорный факт от сэра Ричарда.) У него не хватало ни храбрости, ни умения для палаческой должности, он просто стоял рядом и…"
Дальше я опускаю кое-какие чудовищные подробности.
"…Отец мой утверждал: если когда-нибудь Луис Плейг наберется духу и займет желанное место, то станет таким дьяволом, что обычной смертью не умрет. С виду он был невысокий, с несколько желчным лицом, парика не носил, ходил в засаленной, сдвинутой набекрень шляпе на жидких волосах, вместо шпаги сбоку у него висел необычный кинжал с лезвием вроде толстого шила, которым он очень гордился, изготовив его собственными руками, и даже дал ему имя — «Дженни»…
С тех пор как к нам пришла чума, мы его не видели. Знаю, отец надеялся, что он умер. Однако, отправившись однажды по делам, он вернулся и уселся на кухне с моей матерью, обхватив руками голову. Ибо встретил своего брата Луиса в переулке у Бейсингхолл-стрит. Тот, опустившись на колени, что-то колол кинжалом. Рядом стояла ручная тележка, полная пушистых кошачьих телец. Напомню вашему лордству, что приказ лорда-мэра и олдерменов строго-настрого запрещал держать свиней, собак, кошек, ручных голубей — переносчиков заразы. Всех их велено было уничтожать, для чего были назначены специальные люди…"
Читая эту фразу, я вспомнил, что видел этот приказ в черной рамке на стене пивной, посетители которой недовольно ворчали по этому поводу.
"Завидев такую картину, отец поспешил дальше, а Луис окликнул его и со смехом спросил: что, мол, братец, теперь ты меня побаиваешься? Кошка все дергалась, он наступил ей на шею и пошел по грязному, скользкому переулку. Шляпа его мелькала на фоне дымного желтого неба. Отец спросил, не опасается ли он заболеть, Луис сказал, что раздобыл у могучего некроманта в Саутворде зелье, которое делает его неуязвимым.
Действительно, тогда ходило множество всевозможных снадобий, напитков, амулетов (на чем разбогатели знахари), но никого они не спасали, мертвецы так и лежали в чумных повозках с амулетами на шее. Впрочем, его зелье, похоже, было изготовлено самим дьяволом, ибо все то ужасное время он пребывал в целости и сохранности, постепенно теряя рассудок от того, чем осмеливался заниматься среди мертвых и умирающих. Этого я повторять не стану, скажу только вашему лордству, что со временем его стали бояться пуще самой чумы и не пускали ни в одну пивную.
Вскоре отец мой про него забыл, ибо 21 августа мастер Оуэн, батюшка вашего лордства, заболел, встав из-за стола после обеда.
Сэр Ричард немедля приказал перевести мастера Оуэна в каменный домик, чтобы не заразились другие. Там ему застелили постель самым лучшим тончайшим бельем, и он лежал со стонами средь лакированной мебели, золота и серебра, а сэр Ричард с ума сходил. Договорились (хотя и в нарушение закона) не сообщать ни слова совету; ухаживать за больным решили сам сэр Ричард и мой отец; хирурга приглашали тайно, взяв с него клятву молчать.
Целый месяц они неусыпно дежурили у постели. (Кажется, несколько дней спустя жена сэра Ричарда родила мертвого младенца.) Доктор Ходжес ежедневно посещал мастера Оуэна, лежавшего с обритой наголо головой, делал кровопускание, ставил клистиры, на час усаживал его в постели, чтобы легче дышалось. И в самый жуткий разгар чумы, на первой неделе сентября, уведомил, что кризис миновал, больной идет на поправку.
В тот вечер сэр Ричард с женой и дочерью чуть сами не умерли от радости. Мы преклонили колена и возблагодарили Бога.
Среди ночи б сентября отец мой поднялся и пошел дежурить при Мастерс Оуэне. Идя с факелом в руке через двор, он увидел перед домиком стоявшего на коленях мужчину, который скребся в дверь.
Сидевший с больным сэр Ричард решил, что это стучит отец, и пошел открывать. В тот самый миг мужчина с трудом встал, повернулся, и отец мой узнал Луиса Плейга, как-то странно вертевшего головой. Подняв факел повыше, он заметил у него на шее огромную чумную язву. Прямо на глазах язвы начали набухать и на лице, а сам Луис Плейг стал визжать и кричать.
Сэр Ричард, открыв дверь, спросил, что происходит. Луис, ничего не ответив, метнулся к дверям, но отец мой ткнул факелом ему в лицо, как бешеному зверю. Тот упал, покатился, моля: «Ради бога, брат, неужели ты меня выгонишь умирать?» Сэр Ричард стоял, окаменев от ужаса, не в силах захлопнуть дверь. Отец крикнул сводному брату, чтобы тот отправлялся в чумной дом, иначе он сожжет его вместе с заразой. Луис отвечал, что его туда не пустили, обругали и прокляли, никто его видеть не хочет, придется умирать в сточной канаве… Отец стал его прогонять, он вдруг собрался с силами, выхватил кинжал, бросился к двери, которую сэр Ричард едва успел закрыть, несколько раз ударил в створку и побежал по двору. Отцу пришлось кликнуть подмогу — полдюжины парней с факелами выгнали Луиса, убегавшего с дикими воплями. Когда крики смолкли, его обнаружили мертвым под деревом.
