отметин. Простая, чистая кожа.
— Это что еще за выродок такой? Видали такое колдунство когда-нибудь? — послышался надо мной голос одного из дружинников.
— Может, целитель какой?
— А печати где? Я только голубой свет видел, али вовсе синий… Винефик, что ли?
— А наряд-то келандский!
Кто-то смачно сплюнул прямо возле моей головы.
— Да не похож он на этого черномазого дикаря! Только что волосы курчавые…
— Купец говорил, что он вообще с запада.
— Винефик?
— Говорил, что ювелир… Здоровенный, зараза… Точно колдун…
— Что вы там возитесь?! — донеслось издалека. — Хватайте его и давайте сюда! Господин потребует отчета!
Дальше ждать смысла не имело. Я аккуратно приоткрыл глаза, и, чуть повернув голову, увидел ноги двух лошадей. Дождаться, пока один из дружинников спрыгнет на землю, нанести смертельный удар лохаром, убить второго, после чего — запрыгнуть в седло и дать деру. Но мои планы поменяла одна-единственная фраза.
— Эй, Хонки! Возьми троих и давайте за девкой! Живо! — говорил тот самый, деловитый, который приказывал парочке над моим «бездыханным» телом пошевеливаться.
Годы тренировок с Витати научили меня одному очень важному моменту. Если твой противник думает, что не может выиграть — он уже покойник. Я сотни раз выходил с винефиком в круг, понимая, что я никогда не смогу одержать над ней полной победы, и сотни раз я ловил себя на мысли, что бороться — бесполезно. Витати много сил потратила на то, чтобы выбить из меня это чувство скорого проигрыша. Драться надо неистово, сражаться — пока стоишь на ногах! Неважно, что будет в самом конце, главное — процесс.
Такую науку редко преподавали таким сельским бандитам, которые каким-то образом попали в местную дружину. Так что вместо того, чтобы устроить второй раунд в нашем с дружинниками сражении, я просто лениво перевернулся на бок, после чего начал медленно подниматься на ноги.
— Мама! — пискнул один из мужиков, дергая своего коня за поводья. — Мертвяк!
— Колдун! Колдун! — закричал второй боец, разворачивая коня и пытаясь ускакать прочь.
Я посмотрел вслед скачущему дружиннику, после чего, под ошалевшими взорами дружины, поднял левую руку, в которой до сих пор сжимал боевой топор — небольшой, не больше фунта весом вместе с удлиненным древком, в самый раз рубить пешего крестьянина — после чего с вращением метнул оружие в спину беглецу. Метнул с такой силой, что руку чуть не вывернуло из плеча — от травмы спасла только сила осколков.
Топор преодолел почти пятьдесят футов — умопомрачительная дистанция для броска — после чего вонзился промеж лопаток дружинника… рукоятью, войдя сквозь кожаную броню в тело на ладонь. Дружинника же почти выбило из седла, а сам мужик страшно захрипел, а после тяжело повалился на шею перепуганного коня.
Такого развития событий не ожидал даже я, а по полю боя прокатилась отчетливая волна животного ужаса. Такой бросок даже с копьем исполнить почти невозможно, а топором…
— Стоять! — гаркнул я на оставшегося рядом со мной бойца, который попытался было повторить «подвиг» своего товарища.
— Колдун! Колдун! — заверещал дружинник, после чего его конь попытался сорваться с места.
Я бросился под копыта животному, заставляя его подняться на дыбы и сбросить ездока, после чего поймал поводья и попытался успокоить коня. Откуда-то из травы же послышались стоны бойца. Судя по тихой брани и скулежу, при падении он себе что-то сломал.
— Эй! Вы! — крикнул я оставшимся дружинникам, чьи кони сейчас перебирали копытами почти в полусотне футов от меня. Отошли подальше, опасаются. — Кто старший?!
— Закрой рот, выродок! Иначе мы тебя на ремни порежем! — закричал кто-то.
— Сомневаюсь! — ответил я, подходя к раненому бойцу, которого выбросило из седла, и спрашивая уже намного тише. — Тебя как звать?
— Ась?! — встрепенулся бледный, как полотно, дружинник.
Сейчас, когда шлем-шишак слетел, я смог рассмотреть юнца, может, даже, младше меня самого. Совсем зеленый. И куда ты полез?
— Говорю, как тебя зовут? — спросил я еще раз, поднимая копье горе-вояки, что лежало прямо рядом с ним.
— Урук, — проблеял парень, баюкая на груди сломанную в локте руку.
— Чей сын будешь? — спросил я прямо.
В таком возрасте можно попасть в дружину, только если ты чей-то отпрыск. Слишком много опытных рубак хотели бы сесть на барское довольствие. Парень промолчал, пряча глаза. Слишком чистая кожа, крепкие зубы, нет оспин или рытвин на лице. Он хорошо питался и не работал в поле.
— У меня тут Урук! Живой! И у него сломана рука! — крикнул я, делая ставку на то, что живой паренек будет ценнее, чем мертвый.
— Мы тебя на куски порвем! — гаркнули в ответ.
— Дайте свежего коня, верните камни и мои сумки, и просто разойдемся! — крикнул я.
Это была странная ситуация. Меня подстрелили из лука, меня приняли за мертвого. Отправили двоих проверить и подобрать тело, а получили еще один труп и пленника… По тому гулу, что доносился от группы всадников, было понятно, что в такую ситуацию они никогда не попадали. А еще они меня боялись, сильно боялись. Но и отпустить меня просто так не могли. Так что я просто тянул время без особой надежды на столь простое разрешение ситуации. Каждая минута здесь — это минута для Отавии.
— Тебе конец, колдун! — прокричали в ответ.
— Хватит угрожать! Или есть смелые встретиться лицом к лицу?! Я так понимаю, что вторая рука Уруку тоже ни к чему!
— Не трогай мальца!
— Гоните камни и сумки, живо!
— Ты за это ответишь, выродок! Мы тебя выследим и…
Я стал терять терпение, но и калечить заложника просто так не было никакого желания. Так что я просто подошел к Уруку и пнул его по сломанной руке носком сапога. По полю прокатился страшный вой парня, который едва не потерял сознание от боли.
— Камни и сумки! Живо!
Меньше, чем через минуту, от группы всадников отделились двое, и поспешили в ту сторону, откуда началась погоня. Видимо, выполнять мои требования.
«Или они приведут подмогу. Окружат тебя, накинут арканы, нашпигуют стрелами и будешь что тот ёж…»
Внутренний голос, который почему-то сейчас звучал как голос Витати, подначивал меня, побуждал к действию. Местным дворянчикам веры нет, а уж их грабителям-дружинникам — тем более…
Через четверть часа со стороны имения Ашотонов показалась небольшая кавалькада. Во
