— Педикюрщик, автор сочинения об уходе за телом; вы можете абонироваться у него на удаление мозолей; если республиканцы будут у власти хотя бы полгода, он, несомненно, обессмертит себя.
— И он разъезжает в экипаже! — воскликнул Газональ.
— Но, друг мой, в Париже только у миллионеров хватает времени ходить пешком.
— В палату! — крикнул Леон кучеру.
— В какую, сударь?
— Депутатов, — пояснил Леон, обменявшись улыбкой с Бисиу.
— Париж начинает меня подавлять, — признался Газональ.
— Для того чтобы вы постигли его грандиозность в смысле нравственном, политическом и литературном, мы теперь будем действовать, как римские чичероне, показывающие вам на крыше собора святого Петра палец статуи; снизу вам представлялось, что это палец обыкновенных размеров, а вблизи он оказывается величиной в целый фут. Вы пока еще не измерили ни одного пальца Парижа! И заметьте, кузен Газональ, мы берем то, что попадается по пути, не выбирая!
— Вечером, — прибавил Леон де Лора, — ты будешь на валтасаровом пиру и увидишь тот Париж, где вращаемся мы; тех, кто, играя в ландскнехт, ставит на карту, не моргнув глазом, сто тысяч франков.
Минут через пятнадцать карета остановилась перед широкой лестницей палаты депутатов, у той стороны моста Согласия, которая ведет к несогласию.
— А я-то думал, что в палату невозможно проникнуть... — сказал изумленный южанин, очутившись в большом зале, расположенном перед залом заседаний.
— Как сказать, — ответил Бисиу, — чтобы побывать здесь, достаточно истратить тридцать су на кабриолет; чтобы заседать здесь, требуются гораздо большие издержки. По словам одного поэта, ласточки воображают, что Триумфальную арку на площади Этуаль воздвигли для них; так и мы, художники, воображаем, что это монументальное здание воздвигли для того, чтобы возместить бездарность Французской комедии и дать нам повод посмеяться вволю. Но здешние комедианты обходятся намного дороже и не каждый день дают нам занимательные спектакли.
— Так вот она, палата!.. — повторял Газональ, расхаживая по залу, где в то время находилось человек десять, и разглядывая все с таким видом, что Бисиу запечатлел провинциала в своей памяти для одной из тех замечательных карикатур, которыми он соперничает с Гаварни.
Леон подошел к одному из служителей, беспрестанно снующих между этим залом и залом заседаний; эти помещения соединены кулуаром, где обычно находятся стенографы «Монитера» и некоторые лица, служащие в палате.
— Министр здесь, — ответил служитель Леону как раз в ту минуту, когда Газональ подошел к ним, — но я не уверен, здесь ли еще господин Жиро; пойду посмотрю.
Служитель открыл одну половину двустворчатой двери, через которую обычно входят только министры, депутаты или уполномоченные короля, и Газональ увидел мужчину, на вид еще молодого, хотя ему было сорок восемь лет; служитель указал ему на Леона де Лора.
— А! это вы! — сказал он, пожимая руку Леону и Бисиу. — Чудаки!.. Зачем это вы пожаловали в святилище законов?
— Затем, черт возьми, чтобы поупражняться в пустословии, — ответил Бисиу. — Без этого совсем закиснешь.
— Раз так, пройдем в сад, — предложил моложавый мужчина; он и не подозревал, что Газональ пришел вместе с художниками.
Разглядывая незнакомца, безукоризненно одетого, во всем черном, без единой орденской ленточки, Газональ недоумевал, к какой политической группе его следует причислить; все же он пошел следом за ним в сад, который примыкает к палате и тянется вдоль набережной, некогда именовавшейся набережной Наполеона.
Выйдя в сад, моложавый мужчина дал волю смеху, который с трудом сдерживал, пока находился в зале.
— Что с тобой? — спросил Леон де Лора.
— Любезный друг, чтобы доказать искренность намерений конституционного правительства, нам приходится с невероятной бойкостью лгать самым наглым образом. Но у меня переменчивый нрав. Бывают дни, когда я вру, как театральная афиша, зато в другие я не в состоянии сохранять серьезность. Как раз сегодня на меня нашел веселый стих. Сейчас председатель кабинета министров, которого оппозиция принуждает раскрыть тайны дипломатии, — разумеется, он этого не сделал бы, если б речь шла о тайнах министерства, — изворачивается на трибуне, как только может; но ведь он человек порядочный и в личных своих делах лгать не привык, поэтому, прежде чем пойти на приступ, он растерянно шепнул мне: «Не знаю, чего бы им насочинять!» Когда я увидел его на трибуне, меня стал душить смех, и я поспешил уйти: ведь на министерской скамье смеяться не полагается, а там ко мне иногда совсем некстати возвращается молодость!
— Наконец-то, — вскричал Газональ, — я встретил в Париже порядочного человека! Вы, должно быть, личность весьма выдающаяся! — добавил он, всматриваясь в незнакомца.
— Что такое? С кем имею честь? — спросил моложавый мужчина, смерив Газоналя взглядом.
— Это мой кузен, — поспешил ответить Лора. — Человек весьма сдержанный и честный, ручаюсь за него, как за самого себя. Мы пришли сюда из-за него: решение тяжбы между ним и местными властями зависит от твоего министерства. Префект их департамента собирается разорить его дотла, и мы надумали повидаться с тобой, чтобы помешать Государственному совету совершить несправедливость.
— Кто докладчик?
— Массоль.
— Ладно!
— И в том же отделении наши друзья Жиро и Клод Виньон, — вставил Бисиу.
— Замолви им словечко, и пусть они сегодня вечером придут к Карабине: дю Тийе устраивает у нее блестящее празднество, чтобы разрекламировать постройку новой железной дороги, а всем известно, что на дорогах сейчас грабят как никогда, — прибавил Леон.
— Постойте! Но ведь этот городок в Пиренеях? — спохватился моложавый мужчина; его веселости как не бывало.
— Да, — подтвердил Газональ.
— И вы не голосуете за нас на выборах? — продолжал государственный муж, глядя в упор на Газоналя.
— Нет; но то, что вы сейчас говорили при мне, подкупило меня; даю вам слово командира Национальной гвардии — я проведу вашего кандидата.
— Ну как, ты и в этом ручаешься за своего кузена? — спросил моложавый мужчина, обращаясь к Леону.
— Мы его просвещаем, — с неподражаемым комизмом в голосе заверил Бисиу.
— Что ж, посмотрим, — сказал моложавый мужчина; он отошел от друзей и поспешно направился в зал заседаний.
— Кто это? — спросил Газональ.
— Граф де Растиньяк, министр; от него зависит исход твоего дела.
— Министр! Вот уж не подумал бы!
— Да ведь он наш старый приятель. У него триста тысяч франков годового дохода, он пэр Франции, король пожаловал ему графский титул, он зять Нусингена; он — один из двух-трех государственных деятелей, рожденных Июльской революцией; но власть иногда тяготит его, и он рад посмеяться с нами...
