Роль Академии в широком смысле отражена в ее деятельности, описанной в «Проекте». В дополнение к еженедельным собраниям, на которых должны были присутствовать академики и сам государь, чтобы обсуждать ход исследований и оценивать их результаты, академикам полагалось участвовать в открытых заседаниях (именовавшихся «академическими ассамблеями») трижды в год, а также читать публичные лекции171. Хотя в «Проекте» не был детально разработан состав будущей аудитории таких собраний и лекций, по самому штату Академии было понятно, что слушатели будут составлять маленькую и хорошо образованную группу элиты. Тот факт, что в составе Академии на раннем этапе преобладали иностранные ученые, означал, что языками академического общения будут латынь или немецкий, что ограничивало доступность заседаний для публики172. Нехватка русских, обладающих необходимыми знаниями или интересами, чтобы участвовать в занятиях Академии, еще сильнее сокращала будущую аудиторию. Впрочем, «Проект» предусматривал создание школы (гимназии) и университета при Академии с тем, чтобы в итоге воспитать образованных русских студентов173. Указ об учреждении Академии был издан Петром 28 января 1724 г., но официальное открытие ее состоялось 2 ноября 1725 г., через десять с небольшим месяцев после смерти Петра174.
Первая публичная ассамблея Академии прошла вскоре, 27 декабря 1725 г., в бывшем доме П.П. Шафирова. Ее посетили царевна Анна Петровна (старшая дочь Петра), ее муж, герцог Голштинский, и еще около 400 высокопоставленных особ175. Разнообразный состав слушателей ясно показывает, что не все они присутствовали по причинам чисто интеллектуальным. Если образованность архиепископа Феофана Прокоповича была безупречна, то А.Д. Меншиков, хотя он и состоял членом Королевского общества, может быть отнесен к числу тех представителей придворной верхушки, кто явился из политических или светских соображений176. Протокол этой ассамблеи был напечатан в Кенигсберге в конце того же года. В речах, открывавших заседание, подчеркивалась полезная природа подобных собраний. Неудивительно, что профессор физики Георг Бернхард Бильфингер отметил благотворное наследие Петра во внедрении порядка и дисциплины в России, чему в пример привел Академию, а Якоб Херманн, профессор математики, подчеркнул, что следует устраивать цивилизованные научные дискуссии на публичной арене, прежде чем переходить к более конкретным академическим делам177. Отчет о второй публичной ассамблее Академии, состоявшейся также в доме Шафирова 1 августа 1726 г., строился по тому же шаблону – высокопоставленная аудитория (на этот раз присутствовала императрица), восхваление покойного государя, а затем доклады по научным вопросам178. Несмотря на то что эти публичные собрания заставляли Академию представать в качестве образцового института, по убедительному мнению С. Уэрретта, они едва ли находили положительный отклик в неакадемических кругах Санкт-Петербурга, ибо целевая аудитория академических ассамблей в основном не интересовалась научными открытиями 179. В итоге их забросили и не проводили с февраля 1732 по ноябрь 1749 г., когда снова начались регулярные академические публичные собрания как правило ежегодные (с небольшим пропуском в 1753–1754 гг.)180. Возобновленная академическая ассамблея, приуроченная к празднованию годовщины восшествия на престол императрицы Елизаветы, состояла из знакомых частей. Георг Вильгельм Рихман произнес речь о законах испарения, С.П. Крашенинников выступил с отзывом на нее, а М.В. Ломоносов – с восхвалением императрицы. Эти речи были затем опубликованы, вместе с описанием фейерверков, данных в честь праздника181. Остальные академические ассамблеи в 1750-е гг. происходили обычно в начале сентября и приходились на именины императрицы. Издание специальных отчетов об этих ассамблеях и других торжествах прекратилось в 1751 г., но описание деятельности Академии наук продолжалось в официальной газете «Санктпетербургские ведомости» до конца рассматриваемого периода182. Академия наук также была широко представлена на европейском уровне, установив связи с научными учреждениями в Париже, Берлине и Упсале и публикуя с 1728 г. свои научные труды в ежегодном журнале, называвшемся «Commentarii academiae scientarum imperialis Petropolitanae» (и переименованном в «Novi commentarii academiae scientarum imperialis Petropolitanae» в 1747 г.)183.
Вопрос о доступности Академии для публики напрямую касался еще одной сферы – вспомогательных подразделений Академии, прежде всего библиотеки и музея. Оба этих учреждения выросли из частных собраний Петра, которые перевезли из Москвы в Летний дворец в первое десятилетие существования Петербурга. Царские коллекции постепенно росли, по мере того как закупалось все больше экспонатов, и в 1718 г. их переместили в только что построенные палаты А.В. Кикина, которого раньше, в том же году, арестовали и казнили за измену. Наконец, в 1729 г., они нашли постоянное пристанище в новом здании Академии наук184. Академический музей начинался как петровское собрание диковинок, или Кунсткамера. Подобные коллекции служили для демонстрации богатства монарха, его величия и просвещенности, поэтому весь период раннего Нового времени правители больших и малых дворов по всей Европе тратили крупные суммы на их создание185. Одним из самых обширных и прославленных в то время было собрание императора Рудольфа II, изначально находившееся в Праге, откуда преемники перевезли его в Вену после Тридцатилетней войны186.
