Хендэрсону явно понравилась моя реакция. С довольным видом, он повернулся и пошел к дальнему концу стола. В светлой рубашке, плотно прилегающей к телу, позволяющей рассмотреть чуть больше, чем было понятно там, на вечеринке, когда он был в пиджаке. Черные брюки, идеально сидят на крепкой заднице. Не понимаю, почему я туда посмотрела, и тут же отдернула взгляд. Сейчас этот богач в собственной, домашней атмосфере, расслаблен и красив уже совсем по-другому.
Отодвинул стул, сел. Глянул на меня всё ещё стоящую в недоумении.
— Поужинаем, раз ты уже здесь?
Странно ещё и то, что он, этот человек, которого я видела вот только недавно в свете недосягаемости, сейчас передо мной и обращается ко мне. Сразу вспомнился черный экран. Значит, это был он, там за тёмной паутиной монитора. Значит, это перед ним я сняла блузку и расстегнула лифчик. Стало как-то гадко, даже заплакать захотелось.
— К чему этот театр? — говорю резко.
Хендэрсон пожал плечами:
— Мне скучно.
— Значит, вы всё заранее задумали.
— Конечно. Я всегда всё планирую заранее. Это очень удобно, — он скрестил пальцы, смотрит на меня, ждет, что я буду делать дальше.
Я как обезьянка, которую сюда привели, чтобы за мной понаблюдать.
— И что теперь?
— Ничего, мы просто поужинаем, и тебя отвезут домой. Прошу, не смущайся, присаживайся, я знаю точно, что ты не ужинала.
— Благодаря вам.
— Ну вот, я хочу исправить эту несправедливость.
— Значит, вы понимаете, что поступили несправедливо? — я пошла к другому концу стола села на стул.
— Если ты он тех деньгах, которые не заработала…
— Я их заработала! Я старалась… и я не просила покупать три пары туфель.
Он улыбнулся глядя на свои приборы. Его видимо веселит моё поведение, мои слова и всё во мне.
— Что смешного? Впрочем, неважно. Если бы я знала, что здесь будете вы, я бы ни за что сюда не приехала.
— Почему? Я так тебе не нравлюсь?
— Не нравитесь.
Не скажу же я, что представляла его в набедренной повязке, с копьём и в медвежьей шкуре.
— Хорошо, тогда сейчас тебя отвезут обратно, — констатировал он и кажется разговор был окончен.
— Спасибо, — я встала и направилась к двери.
— Эти красные туфли, ты совершенно не умеешь их носить, — послышалось вслед.
Я остановилась, медленно обернулась. Снова выражение возмущения на моём лице.
— В таких туфлях женщина должна быть соблазнительницей, если ты не чувствовала этого, то не стоило их и надевать… но ты чувствовала. Признайся. Ты хотела соблазнить того, к кому шла.
Он разоблачает меня, на каждом шагу.
— Вас, я не хотела соблазнить, не надейтесь.
Продолжила идти.
— Я отобрал тебя из тысячи…
— Спасибо. До свиданья, — иду, вот уже дверь.
— У твоего отца серьёзная статья, причинение вреда здоровью по неосторожности.
Моя рука замерла на ручке, стою не поворачиваюсь. Боюсь обернуться, и выйти теперь уже не могу. Не имею права.
— Тебе нужны деньги. Родители могут потерять дом, а отец сядет в тюрьму, в любом случае, — режет словами. Убивает.
Чувствую, на глаза наворачиваются слёзы. Сжала сумочку, вцепилась в ручку ножа. Не понимаю почему. Это всё равно не поможет, ничего не решит.
— Я могу решить твою проблему уже завтра, и твой отец не сядет в тюрьму, а отделается условным сроком. И вы не потеряете дом. И у тебя ещё останутся деньги на безбедную…
— Мне не нужны деньги, — обернулась.
— То, что тебе нужно, я могу дать, — сказал он.
Улыбка давно исчезла с его лица, теперь оно суровое. Лицо человека привыкшего приказывать.
Вот сейчас я остановилась. Я готова была уйти от него улыбающегося и насмешливого, но от сурового человека умеющего решить мой вопрос, уже уйти не могу.
— Что я должна делать?
— Ты должна остаться здесь.
— Для чего?
— Это уже я решу.
— Вы думаете ради денег, я пойду на это? — глянула гордо.
— Не ради денег, ради отца.
Этими словами он сбил мою спесь.
— Чего вы хотите? —
— Я хочу тебя…
9
— Играете в Господа Бога?
— Всего лишь играю.
Момент конечно отвратительный. Сейчас я понимаю, что становлюсь как раз той игрушкой или игрой, в которую он собирается поиграть. Он отобрал меня из тысячи, наверное, это должно польстить, но почему-то все наоборот. Мне тошно от того, в кого я сейчас превращаюсь и даже упоминание о моем отце не помогает. Я готова продаться, вот что хуже всего. Ощущение безысходности, не имея выбора. Бессилие — угнетает.
Я знаю решение вот оно передо мной, в лице довольно привлекательного Хендэрсона, но почему я чувствую себя так паршиво.
А он словно читает мои мысли.
— Если ты откажешься, тогда мы просто поужинаем и тебя отвезут обратно. Я не хочу, чтобы ты легла спать голодная.
— Как вы внимательны.
— Это должно быть твое добровольное решение, я не стану принуждать тебя остаться. Но если ты останешься, то игра пойдет по моим правилам.
Он говорит, а мне в голову лезут всякие мерзости, каким бывают подвержены люди, порки, которые скрывают богатые извращенцы.
И снова он ударяет по моим мыслям.
— Не бойся я не извращенец и у меня нет комнаты пыток для девственниц. Я не пью их кровь.
— Спасибо, что успокоили, — хмыкнула забывшись и снова строго посмотрела.
— Пожалуйста. Так мы поужинаем? Честно сказать, я проголодался.
Он спокойно сдвинул с места тарелку, она звякнула и тут же позади него открылась дверь, вошёл мужчина, очень похожий на официанта, но только он в возрасте.
— Чего желаете?
— Подавайте ужин.
— Хорошо, мистер Дэвид.
Мужчина, назвавший Хендэрсона Дэвидом удалился, но дверь за собой не закрыл.
— Может ты присядешь, Лаура, нам с тобой есть что обсудить. Лучше делать это во время еды. Сейчас Джеймс принесет нам вина.
Я все ещё стою, не решаюсь пройти и сесть за стол. Ведь это будет означать, что я согласилась. А если сейчас заартачусь и всё-таки уйду? Ой, не знаю, я уже ничего не знаю. Хендэрсон словно действует на меня, манипулирует, а я не умею этому противостоять.
— Хочу подумать, — сказала я и взялась за ручку двери.
