играют, все пьяны, масло колотят, и тот головщик; не чаяли они,[149] что тут играет[?]. И царь, идучи, без архимандричья благословения приказал благовестить; и пришел до звону царь, а головщик стоит на крылосе чинно. И царь пришел, сотворил молитву и говорит: «Чернец, бес ли ты или человек? Топеря тя сказали пьяна, а ты на крылосе стоишь!» И старец рек: «Бес-де не может от зла к добру, а человек преложен естеством и самопроизволен, может ся приложить от зла к добру и от добра ко злу». И на другой день государь после стола глядел сквозь оконницу, а тот головщик идет с погреба сам друг со старцем, а несут по кувшину пива, и как будут против окна, и учали драться, и, дрався, один от другого побежал, и он за ним бросил всем кувшином, и кувшин разбил, и пиво пролил. И царь был светел. И те старцы один другому говорил: «О чем дралися?» И другой говорит: «Не сведаю, о чем». И паки один возрев на церковь, и рек: «Пресвятая Троице, помилуй нас», — весь до конца.[150] И по сем прощение полное получися, и пошли. И царь пошел из монастыря и приказал беречь его архимандриту, и старца призывает к столу в Александрову слободу; а быть ему ни конем, ни пешу, ни в платье и ни нагу. И тот старец пошел с крылошаны; и как будут близ слободы и двора церковного, веле[в]ся оболочи всем старцем мережами, и друг друга несли за кукорки, переменяясь. А царь смотрел сверху; и дивился царь старцеву разуму, и велел за столом посадить, и, покоя гораздо, дати всем им ложки долгие стебли, что не можно самому себе в рот уноровить. И учали старцы есть, друг другу чрез стол в рот подавать. И царю сказали, и царь дивился разуму его. И после многого кушанья велел царь спросить, сыты ли; и они сказали, сыти-де. И велел государь принести к ним пирог свой царский, и они его весь съели. И царь приказал: «Как-де вы, старцы, лжете, сказав сыти, и пирог весь съили?» И головщик говорил: «Как-де бывает хоромина полна людей, а царь идет и молвит: всем тесна, а царю пространная дорога. И так-де и пирог царский». И царь его призвал к себе, и говорит: «Чернец, приказа-де тя архимандриту; чем жаловать?» И он приде: «Государь, немного старцу надобно, только в трое: тепло, мокро и мягко». И бояре дивились, что говорит нелепо пред царем; и государь говорил: «Впрямь-де он просит тепло — келья, и питья нескудного, и мягкого хлеба». И приказал его архимандриту жаловать наипаче всех братий. И опять пошли крылошеня в монастырь, а государь царь Иван Васильевич остался во Александровской слободе.
7
Сказка об Иване Белом
Бил себе царь да в его три дочки, а 1 син, и жили себе в пущах и такие у них доми хорошие, и приишло до іх в ночи под окно и рече: «Добри вечер тебе, царю!» и говорит под полатами: «Царю! Отдай за мене старшую свою дочар». Царь в полатах озвавшися и рече: «Коли добре, иди в хату». Старшая дочар ево отворила двере и виглянула: и воно ухватило и помчало. Царь же, схватившися ис хором, и ище велми усюди по пущам и не сискал. На другую ночь пришло под окошко и рече царю: «Отдай за мене подстаршую дочар». Царь в полатах озвавшися і рече: «Коли добре, иди в хату». Подстаршая дочар ево вискочила ис хати, и [воно] вхватило и помчало. Цар, схватившися с хором, и ище велми усюди и не сискал и скорбел велми дуже. И умре цар и цариця, и осталься син и меншая дочар, и приде через три дни у глухую ноч под окошко и рече: «Отдай, царевичу, меншую сестру». И царевич в полатах озвавшися: «Коли добре, иди в хату». І меншая сестра ево отсунула окошко и выглянула, и вхватило и помчало, бог знае хто и ведкул. И царевич велми тужил и плакал, искал и не сискал, и пошел искать, и шел 3 недели, и бьются три человека, и говорит им царевич: «За что ви бьетеся?» И вони, смотря на ево красоту, и говорят ему: «За баткевщину». И говорит царевич: «За какую баткувщину?» — «За шкарупелку, за шапку, за чоботи». И он говорит тим человекам: «А якая то шкарупелка, и шапка, и чоботи?» И тіи человеки говорят: «Шкарупелка такая, что куля не пробуе и утешная; а шапка як наложит на голову, то и человека не видно; а чоботи такие, як убуется да и скажет: несет мене, куди я исхочу, то они и понесут». Царевич им говорит: «Пойдете у тое лози и вережте по луку и по стрелце и стреляйте: да кто дале стрелит, тому и шкарупелка, а кто ближе, тому чоботи, а кто ище ближе, тому шапка». А они с радостию поишли у лози, а царевич, шапку на голову наложив, у чоботи убувся, у шкарупелку одевся и сказал: ......[151] Вдарил и говорит: «Знат у тебе бахури ест». Она и сказала: «Что ж? Мой брат приходил, да твоего духу спужался и не знаю, где девался». Он его искат. Как узял плакат и говорит: «Коли б я его наишол! ....» Жена ему говорит: «Что ж? Як ти его найдеш, ти его зальеш, ти его забьеш». И говорит: «Не буду». А он в [за]куте сидел и вишол. «Здоров, зятю!» И он говорит: «Здоров, шурину!» И поздоровкался, стали пит и гулят, и говорит шурин: «Зятю! навчи мене своего лицарства». И он говорит: «Навчу». И вишли ис полат и перекинулись громом и поднялис високо, стали стучет и гремет: учител хорошо, а ученик лутче. И прилетели и стали пит и гулят. И сказал: «Зятю! Прощайте». Они плачутся, не пущают ево; он и пошел за двор, и клонился и пошел и сказал на чоботи: «Несет мене до педстаршои сестры». И ишол он лесом 4 дни и пришол у такие пущи и нетры! И пойшел у тие пущи — и там город каменной, и пошел у той двор, и в том дворе хороми каменние, а его сестра подстаршая на горнице своему мужу сребром хусточки шіе. И вскочила из горницы до ево; он заговорив; до ево собаки сунулись, сестра ево обороняе, он и вскочил на
