Ночной покидая приют,
В палатках своих серебристых
Туристы встают и поют:
Везде нам дороги открыты
В просторах любимой страны.
Вперед, следопыты! Где тайны сокрыты,
Всегда мы и всюду нужны!
Пусть ветер, известный проказник,
Пусть дождь нас догонят в пути,
Идем мы в поход, как на праздник,
Нам весело с песней идти!
В едином порыве мы слиты,
И трудности нам не страшны.
Вперед, следопыты! Где тайны сокрыты,
Всегда мы и всюду нужны!
Что жизни походной есть краше?
Не счесть приключений и встреч...
Здесь учимся Родину нашу
Любить, познавать и беречь!
Идем мы по тропкам забытым,
Пытливы, зорки и дружны...
Вперед, следопыты! Где тайны сокрыты,
Всегда мы и всюду нужны!
Таинственный знак
Под песню палаточный городок растет очень быстро. Но тут хорошее настроение испортил завхоз:
— Ребята, а хлеб-то в Перевальном... мы так и не купи-и-ли...
Все так и кинулись к Балабанову.
— Тоже мне «завхоз»! Настоящий Митяй-лентяй! Не зря тебя так прозвали.
— А мы-то думали: любит поесть, так уж о продуктах не забудет!
— Забыл, так катись в Перевальное... Жирок порастрясешь.
Предложение нравится. Но завхоз взмолился самым жалобным голоском:
— Да что вы, ребята! Хлеба-то нужно килограммов тридцать... я же не донесу!
— Митя прав, — вмешивается руководитель, мысленно ругающий самого себя за такую оплошность: он привык доверять своим следопытам и совсем забыл, что Балабанов — новичок, не привык к порядкам кружка. — Кто поможет принести хлеб?
Первым отзывается Снежков, к нему присоединяется Коваленко. Оба опоражнивают свои рюкзаки и пускаются наперегонки вниз. Митя, сунувший деньги Косте, пытается увильнуть от прогулки: ведь он не большой любитель ходить, да еще с грузом. Но его со смехом выталкивают на тропинку и, дав сзади легкого тумака, отправляют в путь.
Закупив хлеб в селе Перевальном, ребята решают идти напрямки. Для этого, поднявшись на невысокое плато, засекают направление на глазок, без компаса (его и не подумали взять). Конечно, все могло сойти благополучно, если бы не туман, свалившийся с Чатырдага и догнавший их на середине пути. Как по мановению волшебной палочки, отдаленные предметы исчезли. Вскоре туман погустел настолько, что стало видно лишь метров на двадцать, не больше. Двигаясь как в парном молоке, все трое спускаются к неизвестному им притоку, приняв его за речку Кизил-кобинку.
Сомнения появляются скоро. Куда подевались Красные скалы? Почему тропинка в лесу чуть заметна, словно по ней давно не ходили? Странно, что не слышно и крика ребят (не кричать они не могут, недаром Владимир Васильевич прозвал свою группу «галдежно-молодежной»). Сомнения разрешил ветер, всколыхнувший густую завесу тумана, — впереди показались красноватые скалы. Увидев их, все трое кричат что есть мочи. В ответ раздается неясное эхо...
— Сбились с пути... — решается сказать правду Снежков. — Что будем делать, ребята? Может, вернемся в село и пойдем по дороге?
— Ну уж нет! Назад хлеб тащить? — запищал измученный Митя.
— Да мы их найдем... они где-то близко, — не теряет надежды Боря.
Найти лагерь им не удается. А между тем наступила по южному темная и по-северному прохладная ночь. Хорошо, что еще засветло Коваленко обнаружил маленький грот — «ровно на три персоны». Сделать в нем пышную перину из прошлогодних буковых листьев — дело десятка минут. А когда перед входом разгорелся яркий костер, жить стало даже интересно:
— Как это там ребята едят без хлеба, — не без злорадства изрекает Митя, уписывая за обе щеки вкусно хрустящую корочку.
— Чья бы корова мычала, а твоя бы лучше помолчала! — рассердился Костя.
— Всех подвел и еще радуешься?! Вот вытолкаю из грота, так будешь знать! — пообещал Боря.
Угроза действует неожиданно сильно: Митя давится корочкой и начинает трясти головой. Приходиться выручать — молотить кулаком по спине, что оба друга делают с большим удовольствием...
Утро не радует заблудившихся. Туман рассеялся, но вокруг стоят незнакомые скалы. Для разведки Боря лезет на самый высокий утес и кричит оттуда:
— Братцы! Вижу Краснопещерскую! Ого, куда мы зашли!
При спуске Коваленко еще раз оправдывает звание «лучшего следопыта»: под стеной красноватых скал в толще пожелтевшего от старости туфового известняка он находит пещерку. С трепетом первооткрывателя быстро вползает внутрь и разочаровывается:
«Вот тебе раз. Обвал, и совсем свежий... До самого потолка... М-да, невелика пещерка, даже не выпрямишься. Но ничего, я ее открыл, я и назову. Ну, например, “Борисовская пещера”»...
Однако рука, вооруженная карандашом, так и замирает в воздухе: на самом гладком месте пещеры начертаны красной краской латинские буквы «Эн» и «Бэ», сливающиеся, как в монограмме, и заканчивающиеся восклицательным знаком — NB! Чтобы лучше рассмотреть надпись, следопыт подползает к ней на руках и… наталкивается на что-то круглое:
«Авторучка! Конечно, испорченная. Видно, давно валяется... Вот тебе и “Борисовская пещера”. Вечно выскочит кто-нибудь вперед. И как теперь
