вот эта тьма, которая всего секунду назад была настолько явной для него, внезапно полностью покинула его, выйдя с левой стороны головы. Там, где ещё недавно гладила его женщина.
Хеддок вздохнул, потом проморгался и взглянул на ладонь – он действительно сделал это сам с собой, не чувствуя никакой боли. Ничего этого он не помнил, но так же как порез был виден на левой ладони, так же под ногтем правого большого пальца была часть кожи и следы крови. Они смотрел на это и пытался осознать, что он только что сделал это сам. Пытался, но не получалось. Он не помнил это. Только какую-то чернющую тьму, которая теперь была в каком-то далёком прошлом.
Сиерра уже прибежала обратно с ваткой, перекисью водорода и пластырем. Всё же чудесная женщина. Так заботится и так беспокоится о нём. Будет очень обидно, если всё же у неё нет возможности рожать детей.
– Дорога, скажи мне… Почему у нас не получается сделать детей? – спросил у неё Хеддок, когда она уже прилепляла пластырь. – Мы же трахались достаточно.
– Мне прям даже странно это слышать от того, кто начальствует секцией просвещения. – слегка иронично ответила Сиерра. – Не знаю, чему ты хочешь учить всех. Какое образование давать им. И для чего. Но есть вещи, которых ни скрывать, ни специально открывать не получится… Есть месячные. У каждой женщины. Они периодически повторяются. Примерно раз в месяц. Это значит, что женщина может забеременеть. А потом, когда женщина становится старше, ну вот как я, то у неё перестают проявляться месячные. И это значит, что она уже не может забеременеть. Ну вот как я…
Старейшина
Пейтон Кросс ничем и никем так не гордился, как самим собой. И каждый день у него начинался перед зеркалом. Именно так он считал начало своего дня. Ещё при пробуждении первая мысль, которая стаскивала его с кровати, была необходимость увидеть себя перед зеркалом. Он подходил и начинал выдавать тирады о том, насколько правильно было очередное «его» решение. Недавнее или уже старое – значения не имело. Ему просто надо было выговориться. Каждый день. И только тогда можно было считать, что день начат.
И каждый день должен был быть не зря. Потому что перед зеркалом он только тренировался. Сначала перед зеркалом, потом ходил по своей просторной комнате, иногда останавливаясь в каком-нибудь месте, и продолжал. Продолжал спорить и безусловно побеждать аргументами своих мнимых собеседников. По ходу он находил контрдоводы, начиная их говорить со слов «вы же можете сказать, что это так-то и так-то, но», где под «так-то и так-то» мог быть ещё отдельный монолог на несколько минут, а потом после «но» следовала череда недвусмысленных грозных аргументов в его пользу. Удивительно, но большинство аргументов появлялись буквально на ходу. Он не сидел и не выдумывал их, как-то отдельно конфигурируя или выверяя что-то в них. Они появлялись сами собой в процессе этого диспута. И каждый раз всё точнее и точнее.
Это он знал наверняка – всё лучшее приходит только с количеством. Можно сколько угодно вымерять что-то, чтобы сделать один раз, но если это делать постоянно, то неизбежно придёт наилучший результат. Слова – это воздух. А воздух должен быть лёгким и свободным. Ему нужно движение. И тогда он будет в нужной кондиции, нужной пропорции, тогда он будет идеален. И именно это означало необходимость тренировать это день ото дня.
И помимо этого. Он понимал, зачем он это делает. Надо сберегать величайшую тайну того, что они находятся на Луне, а не на Земле. Ведь обладай все этой информацией, и они бы сошли с ума. Только опытные выдержанные люди могут обладать этой тайной. Только они способны держать себя в здравом уме, сохранять хладнокровие и двигаться дальше к цели. Остальных бы убила эта тайна. Остальные не способны контролировать себя. И именно поэтому нужен тот, кто сможет объяснять всё необходимое, вычленяя из общей массы информации только то, что следует общей массе людей знать.
Последняя конфигурация вообще очень ему нравилась. Общая масса информации должна быть правильным образом подготовлена для общей массы людей. Это он придумал уже для себя. Ведь самого себя тоже надо хвалить. Никто другой правильно делать это не в состоянии: при полном согласии тебе лишний раз никто спасибо не скажет, а когда есть множество недовольных, то все победы в спорах заканчиваются лишь молчанием проигравших.
Такова уж его доля – быть вечным проводником правды. И быть недооценённым обществом при этом. Разумеется, он считал себя таковым. Да, он старейшина. Да, с ним в итоге соглашались. Да, у него было всё, что ему хотелось, и даже никто не смел ему перечить. Но всё же. Не было такого, чтобы люди собирались только затем, чтобы поблагодарить его. Поблагодарить за то, как много он сделал для них. Для их блага. Для их спокойствия. Для их будущего.
Нет, всё же нет, никакого более недооценённого на Аполло-24, чем он. И это при том, что он дал им ответы абсолютно на все вопросы. Все вопросы, какие у них только были. И ведь он даже дал им ответ на вопрос, почему станция так называется. Почему Аполло, и что значат цифры 24. И даже на это он им дал ответ. Как помнится, тогда – моментально.
Буква «А» – это первая буква в нашем алфавите. И именно у самого красивого бога имя начинается на эту букву. И именно этот бог олицетворяет ту красоту, что когда-то была на Земле, и о которой мы должны помнить всегда, если хотим её вернуть. Потому что, вернув эту красоту, мы сможем жить на Земле, как раньше. Первая буква – одна цель – цель в красоте. И ведь все согласились с этим. Никто не стал спорить. Все просто молча согласились. А раз согласились с этим, то объяснить, что цифра «24» означает двадцать четыре выверенных шага по достижению этой цели, которые знает только Совет Старейшин, уже не составило труда.
Разумеется, никаких 24-х шагов тогда не было. И никто и не думал о них до того, как Пейтон не начал всем рассказывать, что это значит. И как важно понимать, что это не случайно… Уж пришлось в итоге им всем, всем старейшинам как-то собраться и определить, уж по началу для себя, что именно это за шаги. Первого собрания хватило всего на 7 шагов: первый – проснуться, второй – осознать себя, третий – сплотиться, четвёртый
