он набрал в него учениц – малолетних девочек. По сложившейся традиции малолеткам не только не платили, держа их в чёрном теле, заставляя выполнять непосильную работу, но и подвергали их жестоким истязаниям. Девочки возрастом от семи до десяти лет выносили полные ушаты помоев, их выгоняли на улицу в трескучий мороз в одних платьицах, били до крови всем, что попадалось под руку, пинали ногами, обзывая при этом самыми непотребными словами. От Фельдмана не отставала и его жена. Кучер приносил ей розги целыми пучками. Иногда хозяин лично брал у дворника метлу. Тот думал – для того, чтобы подметать, а на деле Алексей Васильевич выдирал из неё прутья, чтобы сечь детей. Однажды, когда одна из учениц выпила жавель, применяемый для стирки белья, чтобы покончить с собой, выяснилось, что её изнасиловал хозяин. Хозяйка, заинтересовавшись проказами мужа, пригласила акушерку для проверки своих малолетних работниц. После осмотра, выяснилось, что все девочки старше девяти лет потеряли девственность. Акушерке и в голову не пришло сообщить об этом в полицию, подобные случаи были далеко не редкостью и правоохранительные органы не интересовали. Избавиться от издевательств и унижений, наказать хозяев можно было только одним способом – самоубийством.
Однажды девочки из мастерской Фельдмана подошли к дворнику и сообщили, что Настя Иванова долго не выходит из туалета, и они боятся, что с ней что-то случилось. Дворник, Кузьма Алексеевич Борщов, выбив дверь, увидел, как из зловонной жижи торчит чья-то макушка. Споро вытащив девочку из ямы, наскоро обтерев её тряпицами, он спросил: «Как же тебя так угораздило?». На что четырнадцатилетняя спасенная, глотая слёзы, ответила: «Дяденька, уж очень жизнь такая надоела, больно уж тяжко мне жить у хозяина». О сим вопиющем случае дворник сообщил в полицию. Однако, когда следователь попросил потерпевшую рассказать, что именно произошло, та ответила, что у неё закружилась голова и она упала в выгребную яму. Понятно, что именно это от неё и хотели услышать, оно надобно власти вешать себе на шею лишнюю работу? У самых этих представителей власти рыло было в пушку. По словам Кузьмы, два дня назад околоточный надзиратель Коровин по просьбе жены Фельдмана по причине надуманного воровства собственноручно высек двух ей учениц. Запугали девчонку, кому она нужна? Кто вступится за бедных детей? Кто захочет пойти против системы? Нет, такие люди наверняка бы нашлись, но как они узнают? Работниц Фельдман набирал в далёких тульских и калужских деревнях, добраться до которых, бедным девчонкам, даже если бы они и сбежали, самостоятельно было практически невозможно. Некоторые всё же сбегали, но хозяин находил их и жестоко наказывал. Только дворник, бывший солдат, недомогающий от давних ран, попытался оказать им хоть какую-то помощь.
- Как же так, растерянно бормотал он, глядя мне прямо в глаза.
- Они же православные. Не турки-басурмане… За что же так с дитём? Не по-божески энто.
Настю Фельдман выгнал на улицу, в чём была. Кузьму пообещал лишить места, пригрозив подать на него в суд за клевету. И теперь несчастный дворник не знал, что делать дальше, как помочь девчонке и куда идти самому.
Сказать, что услышанное произвело на нас впечатление, мало. Наташка рыдала в три ручья. Не стесняясь прохожих. Анастасия, побелевшими пальцами сжимала в ридикюле револьвер, маскируя судорожные всхлипы под кашель. Сам я сидел, как пыльным мешком пришибленный. Но, проблему надо было решать.
- Так, слушать сюда. Сейчас едем все вместе на базу, там устроим девочку, да и тебе Кузьма Алексеевич дело найдётся. Потратив несколько минут на уговоры, мы, заняв пару пролеток, поехали домой. На базе, что стала центром управления московской организации социалистов-революционеров, постоянно находились дежурные, да и временно проживающих хватало. Так что с размещением наших новых подопечных никаких проблем не возникло.
Вечером, вызвав Валета, дал ему задание прояснить ситуацию с предприятием Фельдмана в частности и эксплуатацией в Москве детского труда, в общем. К делу решили подойти основательно, без лишней спешки.
На сбор необходимых сведений и анализ ушло две недели.
Поступившая информация удручала. Нет, такого беспредела как на швейке Фельдмана повсеместно не наблюдалось, но детский труд в Москве эксплуатировался нещадно и беззастенчиво. Мало того, это считалось в порядке вещей, и защитить малолетних работников было некому.
- Валет, - посмотрев на старого соратника,- строго протянул я.
- Ведь просил же тебя, решить проблему с учениками - малолетками в лавках и на заводах!
- Так, сделали же! Там, где мы приглядываем всё в порядке. А всю Москву не осилим, она большая!
- Мда…моя недоработка,- вздохнул я.
- Зазвездился витая в эмпиреях…Ладно будем работать… Докладывай, что нарыли…
Собравшись тесной компанией в гостиной, мы по очереди читали вслух предоставленные Валетом отчёты.
Как уже отмечал, не везде положение детей было так ужасно, как в мастерской Фельдмана. Однако даже в относительно нормальных заведениях малолетки работали в суровых условиях.
В портновской мастерской на третьей Мещанской улице в одной комнате трудились семнадцать подмастерьев и пять учеников. Там же располагалась плита, на которой варили обед. Во время топки печи, воздух в комнате нагревался как в парной. В такой же мастерской неподалёку, девочки 11-13 лет работали с шести утра до десяти вечера, а перед праздником, когда заказов больше, вообще до двух ночи. На скудной пище, в душном помещении, в сырости и угаре от чугунных утюгов, нагреваемых углями. Отработав в подобной мастерской четыре года бесплатно, бывшие ученицы получали по два – три рубля в месяц. Кормили их в ученические годы тем, что оставалось от взрослых портних, при этом кухарка руками сгребала объедки в общую миску.
Не слишком от жизни юных портних и прачек отличалась жизнь мальчиков в различных ремесленных заведениях и артелях. В одной из артелей, где работало более шестидесяти рабочих, тринадцатилетний мальчишка варил для них обед. В благодарность рабочие били пацана по любому поводу: недоварил – получи по сусалам, переварил – лови пинки под зад, не принёс воды – затрещина, не успел нарезать хлеб – пощёчина. Всё успел… получи задаток на будущее – настроение плохое, на опохмел денег не хватает… На плечах у мальчонки багровые погоны – ссадины от коромысла, на лице боевая косметика – не сходящие синяки.
На московских улицах бродило немало юных точильщиков, криками «Ножи, ножницы точить, бритвы править!» привлекавших клиентов. Мотивация у них была суровая – каждый день хозяину нужно было сдать не менее сорока пяти копеек. Если меньше – побьют и накормить забудут.
Наставить оплеух, дать по зубам, побить детей и женщин
