остановки автобуса, сел, не обратив внимания на номер. И приехал в этот город.
Вышел и бездумно потопал по улице.
Была весна.
Пахло свежей зеленью, по краям тротуара с обеих сторон распускалась сирень, и аромат ее дурманил и кружил голову.
Бродяга шел, вообще ни о чем не думая, просто переставляя ноги, считая шаги и находя в этом какое-то офигенно сладкое удовольствие. Просто от того, что можно идти, куда хочешь. Сворачивать в любую сторону, не боясь, что тебя завернут, ограничат в этой животной свободе.
Он шел, шел, шел…
А потом почему-то свернул в этот двор, с распахнутыми по дневному времени коваными воротами.
Осмотрел периметр, ограниченный четырьмя стенами, улыбнулся детской площадке в центре, в песочнице которой сидел карапуз лет трех примерно и сосредоточенно что-то копал с таким серьезным лицом, словно клад выискивал.
Его мать сидела на лавочке неподалеку и читала книгу. Настоящую, бумажную.
И веяло от этой картины таким умиротворением, таким тихим счастьем, что у Бродяги невольно дыхание перехватило.
Ему показалось, что здесь, в этом периметре красных стен, рай. Его личный. Спокойствие. Тишина. Безопасность.
Он постоял еще немного, мазнул взглядом по стенду с объявлениями, и…
И вот теперь, полтора года спустя, он вспоминал это время, самое спокойное, самое, наверно, счастливое время в своей жизни, и удивлялся, почему так и не захотел никого известить о своем местонахождении?
Удивление было вялым, раздумывать на эту тему Бродяга не хотел, просто интуитивно ощущая в себе неладное и не желая копаться в нем.
Все шло, как шло, и был особый кайф просто наблюдать это неторопливое течение времени.
Ляля была искренна в своем порыве, он это ощущал.
И, машинально обнимая ее, прижавшуюся к его груди, так же машинально вдыхая аромат ее кожи, он меньше всего думал о том, что это как-то неправильно…
Что не стоит ему ее так обнимать, не стоит вообще рядом находиться… Да и ей не надо бы.
Но держать Лялю в руках было по-звериному, до дрожи, приятно, и Бродяга не хотел лишаться этой радости.
И, опять же, не хотел думать, почему…
Он предложил ей помощь просто так. Реально просто так, от чистого сердца, не раздумывая.
Конечно, оставаться ей надолго тут не стоит, просто потому, что сидеть взаперти Ляля не сможет, это тяжело, а выходить, когда кто угодно может ее узнать и донести отцу или жениху, тоже нельзя.
Так что понятно, что состояние это временное, и Ляля очень скоро упорхнет из его маленького укрытия в большую жизнь…
И нет, ему не было от этого понимания грустно.
Маленькая птичка спряталась от бури в ущелье утеса… Почему бы и нет?
— Спасибо вам, — взволнованно шептала Ляля, и ее теплое дыхание влажно и сладко подрагивало у основания его шеи, рассылая мурашки удовольствия по коже. Бродяга чуть прижмурился от кайфа, неосознанно сжал тонкую талию чуть сильнее…
— Да ладно тебе, — прогудел он примирительно, — было бы за что…
— Есть, за что… — еще один теплый выдох, и еще одна волна мурашек… Уф-ф-ф…
— У тебя там еще оладьи остались? — решил Бродяга переменить тему. Да и позу.
— Ой… — Ляля вздрогнула, торопливо высвободилась из его лап, — я сейчас быстренько… Понравились, да?
— Да, — кивнул Бродяга, садясь обратно на стул, с которого вскочил, чтоб перехватить кинувшуюся ему на шею Лялю. — И я отдохну и пойду работать. А ты сиди тут. Телевизор, вон, смотри…
— Хорошо… Бродяга… — Ляля споро ладила оладьи, и Бродяга наблюдал за ее легкими движениями с удовольствием, — я хотела… Мне бы купить… Кое-что… У меня есть деньги…
— Не надо пока, — подумав немного, отказал все же Бродяга, — если я не ошибаюсь, твой жених далеко не дурак… Или его папаша не дурак. Если я пойду покупать бабский шмот, то сразу возникнут вопросы, понимаешь? Ты лучше сними пока одежду уличную и вон, рубаху мою носи. И носки еще теплые есть. Чистые. Чтоб ноги тут не мерзли. А все остальное… Как-нибудь обойдешься пару дней, да?
Он, конечно, слабо представлял себе, что именно может быть предметом первой необходимости для девчонки, но подозревал, что это всякая мелочь, типа зубной щетки, трусов и прочего. Зубная щетка у него имелась запасная, а трусы и прочее… Ну, пару дней потерпит.
Ляля кивнула, не споря, и продолжила кухарничать.
А Бродяга, чуть-чуть удивившись такой беспрекословной покладистости, странной, учитывая весь его прошлый опыт с женщинами, с удовольствием доел оладьи и отправился на улицу, работать. У него еще не весь двор был выметен, а листья падали постоянно.
Он работал и думал о том, что там, в маленькой дворницкой, ждет его возвращения рыжая девочка. Что она сейчас делает? Смотрит телевизор? Или легла досыпать? Или, может, обед готовит? Или просто читает книгу? У него там полка с фантастикой как раз имеется…
В любом случае, она была там, дома у него.
И это почему-то грело…
Глава 12
— Лялька, блин! — голос Адельки звучал тихо и как-то напуганно даже, — ты где вообще?
— А ты где?
Я в волнении сжала трубку, вытерла другую ладонь о рубашку Бродяги, резко садясь на кровати.
— Я в заднице! — шепотом рявкнула Аделька, — родаки в деревню увезли! К бабке! Тут ни связи толком, нифига! И телефон забрали! Звоню с чужого! Лялька прости меня, я нас подставила!
— Как? И что делать? — Я, ошарашенная внезапным звонком с незнакомого номера и неожиданным голосом подруги, тупила, не понимая, что спрашивать и сколько у меня вообще времени на разговор.
Бродяга, как и все эти два дня, ушел рано утром на работу, а я валялась в кровати, собираясь вставать и готовить ему завтрак.
И совершенно не ожидала раздавшегося телефонного звонка.
Вот и не могла сообразить, что спрашивать в первую очередь.
— Не важно, как! Главное, что предки узнали, и меня сюда заперли! Ляль, я не смогу поехать! Прости меня!
— Но… Как же… Москва… Документы мои?.. — растерялась я.
— Смотри, документы они у меня забрали, все полностью. И твои тоже. Сказали, твои
