во мне ресурс. Поэтому нежность была такая, сомнительная. Как мой папа на пиво смотрит, а Мелочь на какую-нибудь тухлянку возле помойки. Моё! Сожру! Опять бр-р-р-р.
Я отодвигаю тарелку, иду к себе. Не включая света, кое-как стягиваю с себя одежду, швыряю её в кресло, она туда валится тяжёлым комом. Ложусь, не очень понимая, что вот, это я откидываю одеяло, а это уже головой на подушку ложусь. И надо бы укрыться…
Перед глазами плывут полосы света, белые вспухающие стены, обрывки разговоров – настоящих и тех, что уже снились. Сил нет, даже, чтобы думать. Как дома в первые месяцы после аварии. Я здесь уже почти месяц безвозвратно. А сколько времени прошло дома? Надо бы подсчитать, но мозги ничего не соображают. Какое-то нечёткое воспоминание или напоминание.
Я что-то забыла… сделать или зайти куда-то?
Неважно. Завтра разберусь. Главное, что я слышу маму и папу. Ещё бы придумать, как договориться с Экраном, чтобы родители меня слышали. Хотя бы иногда. Как… как Мелочь!
Он реально меня слышал или всё-таки на муху лаял?
Часть вторая
Глава VIII
Я просыпаюсь с мыслями о Тай. Хотя нет, я просыпаюсь, потому что у меня замёрзли ноги и попа, я ведь вчера срубилась, так и не натянув одеяло. За окном дикий ветер, стёкла пляшут, поэтому по мне прыгает толпа мурашек, и это такая очень мрачная толпа, как на автобусной остановке в восемь утра.
Запихиваю всех мурашек под одеяло, вместе с ногами и прочим добром. Лежу, ёжусь. Мысли тоже ёжатся. Надо обязательно сегодня выбраться к Тай, она ведь вообще ничего не знает, ни про то, что я теперь наследница Ордена, ни про голоса за стеной, ни про то, что экраны у нас разумные, добрые, вечные, и что Лария раньше звали Георгий Анатольевич или просто Георгий и что в молодости он был… похож на… На Жерома! Сколько новостей!
Обо всём этом Тай совсем не знает и я даже не могу ей кинуть голосовуху или отстучать сто сообщений. Ужас же?
Зато Тай может знать про тех других. Тех, кто пришёл сюда до меня и не остался навсегда. Наверняка в книгоубежище есть про них разные тексты, типа жития святых и прочие легенды круглого стола. Тай мне их найдёт, секретно, чтобы никто не знал, и тогда я во всём разберусь. Какие они были, эти люди, что сделали и, главное, как ушли обратно! Ответ в книгах.
«Я открыла книгу, я открыла тайну!» Я не знаю, что это за фраза. Приснилась, наверное. Я ведь не помню сегодняшний сон. Но ведь мне и раньше снились подсказки. Вот!
Я встаю прямо в одеяле: всё, сейчас в душ, одеться и вперёд, в книгоубежище!
Но дверь ванны вдруг несётся мне навстречу, как первоклашка на перемене. И точно так же впечатывает меня в стену. Ух! Больно!
Это что такое вообще было?
А это я сползаю по стенке и пялюсь в белый потолок. Голова кружится, сильно, как осенью… той, нашей, осенью.
– Дым, встала уже? Спускайся скорее, всё остынет!
Опять надо шевелиться, опять еда, опять что-то велят делать. Я ещё толком не встала и не проснулась, а уже всем всё должна.
Но вообще поесть надо, а то я вообще до книгоубежища не дойду.
Только я до него по-любому не дойду, потому что за завтраком мне бодро озвучивают расписание сегодняшнего дня.
– Сейчас пойдём на рынок, потом сразу обед приготовим, порядок наведём, дом нарядим, у нас сегодня праздник…
– Молиться будем? – спрашивает раньше меня Август.
И мама Толли сразу протягивает руку, гладит его по макушке.
– Да, моя капелька, будем молиться и радоваться жизни.
– Опять? – я не могу сдержать раздражение. – Позавчера ведь молились. Что-то многовато праздников!
Мама Толли поворачивается от Августа, гасит улыбку. Лицо у неё… ой. Как у завуча! А что я такого сказала? И говорит со мной как завуч:
– Это не моё решение и не мой выбор!
– Молиться всегда можно! – поддакивает Август. И мне очень хочется его треснуть. Подлиза и ябеда, тьфу!
Я молча крошу омлет, уже не на кусочки, а на микрочастицы, реально.
Юра сидит напротив и тоже молча скрипит вилкой. Тоже не ест. Не подлизывается и не возмущается. Но вид у него не такой тормозной как раньше. Лицо серьёзное, живое. Вроде вчера за ужином тоже так было. Но за ужином я сама тупила, я не тормоз, я кирпич.
Сейчас Юра спокойный, такой… весь из себя такой Юра, ну прямо красивый. Лучше, чем Ларий в молодости! И я опять смотрю на развалины омлета. Пытаюсь думать.
Значит, мы сейчас идём на рынок. Может, я попробую потеряться по дороге. Мы же пойдём мимо книгоубежища, я туда просто сверну и всё.
Но я не рассчитала.
Мы идём вчетвером. Август спереди, мама Толли сбоку, Юра сзади. То ли конвоиры, то ли телохранители.
– Да не сбегу я, вот правда, я так пошутила, мне просто погулять хочется!
Окна книгоубежища открыты, занавески задёрнуты. Я бы просто крикнула Тай и всё. Это как смайлик. Может, к ней Августа с письмом отправить? Будет почтовым голубем. Здесь есть такие?
Но я не могу писать. Здешний язык знаю, читаю легко, хоть и не так быстро, как у нас. А вот написать ничего не получается, видимо, этот кусочек мозга у меня здесь заблокирован. Но я вообще от руки не люблю писать. Ну как же жалко, что нет мобильного телефона!
А ещё жальче, что я не могу стать невидимой или крошечной. Потому что на рынке на меня все пялятся. Как на слона с тремя ушами. Как вообще непонятно на кого. Я даже не сразу понимаю, что это на меня. Сперва думала, что на маму Толли. У неё внешность… ну, экзотическая, в общем-то. Как у африканки-альбиноса, я тоже первое время изумлялась. Но нет! Дело во мне!
Мы останавливаемся у прилавка, где обычно покупаем мёд. И я спрашиваю, можно ли мне попробовать соты, я их там у нас раньше никогда не пробовала. Ну вот, я попросила чуть-чуть, а человек за прилавком мне их протягивает прямо всю миску целиком. Я думала, надо попробовать и вернуть миску. Но торговец не берёт, машет головой и руками, говорит быстро и неразборчиво, показывая на меня тремя пальцами, как Ларий. Ну, может,
