ставни. Возможно, они были призваны сообщить, что в доме, помимо отшлифованного белого, ценили также традиции и историю.
Грубо говоря, ощущение было такое, как будто я застряла на развороте интерьерного журнала.
Мария открыла шкаф и достала пару черных юбок и белую рубашку, прикинув это на меня.
«Это чудесно. Или это…»
Мария прижала палец к губам и о чем-то крепко задумалась.
«А если…»
Мария объяснила. Поскольку она мой работодатель, она хочет предоставить мне форму.
Это, вероятно, означало, что моя собственная одежда не соответствовала. Естественно, официанты редко носят худи. Мария убедилась, что мы одного размера, по крайней мере в данном случае.
Она засмеялась и подмигнула.
Она была кукольного размера. Маленькая и изящная, но мускулистая. Самыми большими в этом маленьком теле были ляжки, что не было удивительно, потому что она много вечеров в неделю крутила педали во главе группы и вела вперед менее спортивных членов, среди которых была моя мама.
«Что ты об этом скажешь? – спросила Мария. – Довольно симпатично, да? Чудесно».
Большая часть еды была уже приготовлена. В холодильнике стояли тарелки, накрытые фольгой, в них были закуски размером с монету. Их нужно было просто вынести. Мария сказала, как они называются, но я не запомнила. Что-то испанское или итальянское.
Нужно было приготовить только салаты. Я помогала готовить, что означало мыть овощи и зелень. Мария резала помидоры и крошила салатные листья прямо в миску, сверху рвала кусочки моцареллы и в самом конце укладывала вымытые мной под краном оливки.
Потом она побрызгала сверху масло и бальзамический уксус, посолила прямо из мельницы. Мария одновременно болтала о празднике и рассказывала, кто придет и что будет происходить, а я просто слушала и пыталась запомнить инструкции.
Такая эффектная женщина… Такая идеальная.
Ее взгляд вгонял меня в апатию. Возможно, он утомил и ее мужа, который был не в силах заниматься устроением торжества, а просто валялся на диване остекленевший.
В обществе Марии я чувствовала себя овощем, который надо помыть. Я подумала, что в детстве она упала в чан с энергетиком, но потом поразмыслила еще – вряд ли энергетики тогда уже были придуманы.
Как и много чего другое.
XI
Когда стали собираться гости, я стояла в прихожей в черной юбке и белой строгой рубашке с воротничком и пуговицами. И с каким-нибудь изящным названием, типа блуза или сорочка, ну или что-то в этом роде. Я держала поднос с бокалами, наполненными розовым шампанским, и почему-то чувствовала себя дурой.
Мне стало неловко, когда я увидела, как приехала мама, но, к счастью, она ничего мне не сказала. Она поняла, что нужно молчать. На самом деле, она меня даже не заметила и это было досадно. Там было много ее знакомых, с которыми она разговаривала и казалась гораздо веселее, чем обычно была дома.
Мама громко смеялась каждый раз, когда встречала подруг или говорила с ними по телефону.
И никогда не смеялась, когда была с нами.
Я наполнила бокалы для гостей, отметила, что на столе достаточно еды, которую можно брать руками. Я попробовала приготовить еще кофе, но у меня не получилось, поэтому Сами пришел мне помочь.
У него была модная сорочка и джинсы, я заметила, что он был довольно приятный, даже не немой, хотя производил такое впечатление. При Марии он, конечно, ничего не мог сказать. Ничего не выйдет у супругов, если каждый будет постоянно болтать.
Из колонок звучала подборка любимой музыки Марии. Знакомых мне композиций было мало.
Все веселились. На всех трех этажах были маленькие платья, каблуки, сорочки и пиджаки. Война выбритых подбородков и парфюма. Мужчины бегали покурить, разговоры становились все громче, перекрывая музыку. Одна разбитая тарелка. Только одна, и я не виновата.
Веселый треп, голые шеи, тонконогие бокалы и громкий ненатуральный смех.
Это главный опознавательный знак взрослых. Когда умеешь ржать в голос, хотя никто ничего смешного не сказал. В этом плане я не взрослая. Я смеюсь только в тех случаях, когда услышала какую-нибудь действительно хорошую шутку, а это редко бывает.
В конце вечера женщины сбросили каблуки и танцевали в гостиной в колготках, держа туфли в руках. Они, видимо, считали это крутым.
За работу я получала 10 евро в час. За вечер получилось пятьдесят.
Мария суетилась среди гостей и иногда говорила мне что и когда мне нужно сделать. Добавить кексы в миску. Добавить молоко для кофе. Досыпать маршмеллоу.
Сами, должно быть, устал от общения, потому что он появился на кухне и спросил, нужна ли мне помощь. Он прислонился к каменной стене и открыл банку пива. Он не парился по поводу стакана.
Я заметила то, что уже заметила до этого. Я застукала Сами раньше, чем он стал пялиться на меня. Наши взгляды встретились пару раз, но он быстро отводил взгляд и притворялся, что что-то делает.
Но не очень быстро.
Эти быстрые страстные взгляды. Я к ним привыкла. Я не могу сказать, когда это началось. Может быть уже в шестом классе, может, еще раньше.
Но Сами.
Когда время подошло к полуночи, те гости, которые еще оставались, начали планировать афте-пати где-то в другом месте.
Женщины поправляли макияж в ванной, один из мужчин, у которого рубашка вылезла из брюк, заказывал такси. Он уточнил у Сами адрес и пытался убедить такси приехать как можно быстрее. Решая вопрос громким голосом, он был уверен в успехе.
Пока остальные собирались, я загрузила посудомойку и убрала еду в холодильник. Сами, который ослабил галстук и повесил пиджак на спинку стула, пришел вытереть тряпкой стол.
Теперь он был куда разговорчивее. Он спросил, как, по моему мнению, прошел вечер, поинтересовался планами (…ну как какими… кем ты станешь, когда вырастешь или что ты дальше запихнешь в посудомойку…). Он рассуждал, как хорошо прошло торжество и как я блестяще справилась.
Когда он вытер вымытое мной стеклянное блюдо, то заметил на рукаве моей рубашки влажное пятно и стал с интересом его изучать.
Он подумал, что это жир. Если так, то его не просто вывести.
Мы были на кухне вдвоем. Сами тер грязный участок на моей рубашке. Он держал меня за руку и был довольно близко. Я чувствовала запах его лосьона после бритья и теплое, пахнущее алкоголем дыхание, дыхание взрослого мужчины, странное и запретное, недостижимое дыхание, которое отличалось от папиного.
Мы вдвоем на кухне. На мне одежда Марии.
Мы почти как муж и жена.
Я и моя фантазия…
