Мы вот в этой школе учимся. Давайте туда зайдём, вы там нам выговор скажете и всё, без отделения.
– Нет, в отдел вам всё равно придётся с нами идти, – сказала строго вторая.
– Ладно, – не унимался Дима, – но всё равно: давайте зайдём в школу.
– Ну хорошо. Пошли тогда.
И они медленно двинулись в сторону школы. Дима шепнул Яше: «На счёт три». И как только девушки отвернулись, Дима закричал «Три!», и он, и Яша побежали в разные стороны. Дима на секунду обернулся и увидел, что одна из девушек держит Яшу за рукав, но решил не останавливаться, побежал быстрее. Он вылетел на дорогу, его чуть не сбил у остановки автобус. Дима сел в него, тяжело дыша, быстро снял куртку и попытался набрать Яше. Тот не взял трубку, но через минуту перезвонил.
– Я свалил, – сходу выдавил Дима.
– Я тоже.
– По домам?
– Пока да, – ответил Яша.
Всё – туман.
Разноцветный и мутный, успокаивающий и ласкающий. Она танцевала лучше всех, она танцевала так, что каждый хотел прикоснуться к её горячей коже, поцеловать её, обнять. А она танцевала одна, она растворялась в тумане, и в этом была магия, завораживающая и порочная.
Она и сама не заметила, как он появился прямо перед ней, провел рукой по талии, вдохнул её запах, сладкий запах, который внезапно пробудил в нём всё то, что спало почти два года. Он прижал её к себе и поцеловал.
Скоро, ни на секунду не выпуская друг друга, они пошли в раздевалку, и в дальнем её углу это произошло. Их, кажется, кто-то заметил, смотрел за ними, но было всё равно. Они забрали куртки и пошли домой к ней. И в лифте он растянул платье её так, что оно порвалось сбоку. И когда они ввалились в пустую квартиру и упали на кровать, она выдохнула: «Нравится…»
«Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка…»
Настоящая: холодная, с листопадом и непрекращающимся дождём – осень.
Договорились встретиться вечером. Помянуть. Глупо, конечно, но место встречи – у дома Ежа, но Катя настояла. Она точно будет плакать опять. Хмурые парни подтягивались к дому, стоявшем на горке. Пришёл Кекс, которого Катя считала мифическим, парень как парень. Мы с Ежом часто рубились в Линейку, на сходке клана виделись всего один раз, но, блин, парень он был хороший. Пришли из десятого парни и несколько девочек, даже Ваня со своими гопарями. Блин, пацан молодой. Что случилось-то? Пили водку, поставили у входа в подъезд рюмку с коркой чёрного хлеба. Посрался с родаками, покурил говна и спрыгнул с 39 этажа, в Ховрино. Говорят, он два раза прыгал. Один раз не получилось, и он поехал туда, в этот дом. Ты чё несёшь, он выпрыгнул из окна своего дома, у него квартира на втором этаже, а потом вниз по улице, в дом Максима-боксёра. Ладно, давай, будем… Пили.
Вышел на улицу отчим Ежа, и все подумали, что сейчас он разгонит их. Вместо этого он посмотрел на потерянные детские лица и промолчал. Яша протянул ему пластиковый стакан с водкой, отчим выпил залпом и ушёл домой. Катя смотрела на рюмку, стоявшую у двери в подъезд, пустым и неподвижным взглядом. «Уже ничего не поделаешь. Его нет, больше нет, мы ничего не можем сделать», – всё повторял и повторял ей на ухо Дима, и девушка скоро не выдержала, оттолкнула его и расплакалась горько. Её трясло.
То и дело поднимался ветер, разгонявший пожухлые листья. Холод делал воздух как будто чище, и дышалось из-за этого ветра проще, легче. Как только Катя закрывала глаза, она сразу видела его. Он лежал там серый. Белое лицо и тело как будто не его. У него никогда не были пухлыми пальцы на руках, а тут – пухлые. Может, это и не он?.. Глуповатая, простая причёска ежом та же, но волосы – нет, не те же: светлей, чем раньше. Ты был непохож сам на себя… Они что, брови тебе нарисовали? Такие густые чёрные полоски. Бедный. Я бы тебе сама нарисовала лучше. Ёжик. Вмятинка на лбу, ближе к левому виску. Ёжик, ну как так? Теперь всё время слышу звук – горсти земли ударяют по деревянной крышке. Ужасный звук. Ежик, я не могу так… Катя опять разрыдалась.
– Тащи её до дома, – приказал Яша Диме.
– Нет! – закричала Катя и начала вырываться.
– Кать, пойдём, ты совсем замёрзла.
– Да мне всё равно! Я не хочу никуда!
Яша и Дима взяли её под руки и медленно повели. Катя опустила голову и замолчала. Они шли дворами, и дворы, такие тихие, слышно в них только, как лают собаки. Как будто никого и нет в этом огромном спальном районе, где горят в каждой многоэтажке десятки окон, где каждый день кто-то влюбляется, плачет, радуется, горюет и…
– Всё не так. Не будет больше так, – произнесла Катя, стоя у входа в подъезд.
– Будет по-другому, – ответил Дима.
Поднявшись на её последний этаж, они спустились в проём между лестничными клетками. Открыли окно, и из него пахнул сильный ветер. Катя тоже курила.
– У меня такое чувство, – начала она, – что он уехал куда-то и сейчас видит нас. Смотрит и думает: небо перед закатом сегодня красное и ветер – значит, завтра холодно будет. Он, может, видит небо где-то в другой стране, южной какой-нибудь, и там завтра – жара, плюс тридцать два воздух и двадцать шесть море. Или, может, он какой-нибудь тайный агент, который на секретном задании сейчас? Скрывается от бандитов, и когда-нибудь всё закончится, и он найдёт сам, встретится с нами и расскажет, как всё там было, почему он куда-то исчез так.
Яша и Дима молчали, не зная что сказать.
Я только одно знал: надо жить дальше. Об этом каждый день и говорил Кате, Яше. Они, вроде, слушали и соглашались, но уходили всё дальше и дальше. Мы перестали общаться. Потому что учёба, работа, дом. Всё новое и всё по-другому.
И жили – Яша всё больше времени проводил на работе у районного депутата; Дима начал учиться, и учёба захлестнула его полностью, так, что времени оставалось только с институтскими после пар где-нибудь посидеть часик-другой; и Катя училась, совмещая учёбу с работой, на улицу выходила теперь она только, чтобы выгулять собаку, которую подарила ей на день рождения мама.
И лишь по временам каждый из них вспоминал о прошедшем, и оно казалось таким далёким, будто его и не было, а если и было, то с кем-то другим, не
