Питер Терпи
– ..и не получилось, представляешь, не получилось! – возмущался пиццер, раскатывая тесто.
– Да ладно, может, оно и не надо тебе, – успокоил Корней.
Уже почти никого из гостей, разошлись предпоследние пьяницы, и в зал вошла она – девочка. Хостес встретил её, предложил сесть за любой столик. Она выбрала тот, что стоял в самом центре.
– Меня зовут Корней, сегодня я буду вашим официантом, – сказал молодой человек, присаживаясь напротив неё. – Может, вы сразу готовы заказать напитки?
– У вас все официанты такие невежливые, – возмутилась девочка, – садятся вот так вот к посетителям и думают, что им всё можно?
– Извините, у нас так заведено. Могу встать.
– Ладно, уж потерплю. Если нальёшь. Водки. С апельсиновым соком.
Конечно, на вид ей было ни разу даже не восемнадцать, но чёрт дёрнул и Корней пробил ей столько водки, сколько она смогла выпить. Девочка сидела среди пустых идеально прибранных столов в красно-белую клетку, над ней висело долблёное каноэ. Девочка кивала в такт тихо-тихо игравшей «Невесте» группы «Мумий Тролль».
Круглое лицо, алая помада, неровно нарисованные стрелки на ресницах, голубые глаза, кажущиеся неестественно большими, чёрная майка с вырезом, чёрно-белая заколка с Микки Маусом, тугая юбка, белоснежная кожа и кукольные ножки-спицы, обтянутые шерстяными серыми чулками. Девочка как будто и не знала, как принарядиться, и решила выстрелить из всех пушек.
Усталый Корней, принимая очередной заказ девочки, садился напротив, показательно доставал блокнот и не записывал в нём ничего. Девочка неизменно произносила: «Водка и апельсиновый сок отдельно».
Веня, друг Корнея, работавший с ним в одну смену, проходя мимо девочки, всё время ухмылялся и за её спиной Корнею беззвучно проговаривал «налимонилась», сочувственно склоняя голову.
Без четверти ноль-ноль. Ресторан закрывается ровно в двенадцать. А девочка и не собиралась уходить. Она водила кончиком языка по верхним зубам, чуть раскрывая губы, смотрела в телефон и всё строчила кому-то сообщение за сообщением. Периодически отвлекалась, чтобы сделать глоток. У неё зазвонил телефон: один раз, второй, третий. Она всё хмурилась и сбрасывала. И вот снова ей кто-то позвонил, она улыбнулась и взяла всё-таки трубку, говорила громко, смеялась ещё громче, накручивая на пальчик единственную окрашенную в ядовито-зелёный прядь волос.
Корней снова подсел к девочке и спросил нетерпеливо:
– Мы скоро закрываемся. Я могу принести вам счёт?
– Что за фамильярность, почему ты меня выгоняешь?
– Касса закрывается, а ты у нас последний гость. – Ладно. Принеси последнюю водку. Вот деньги, – девочка швырнула на стол четыре оранжевых бумажки.
– Тут на неделю хватит, чтобы до поросячьего визга, – заметил Корней, взяв одну бумажку. – Остальное спрячь, девочка.
– Как ваше имя, сударыня? – спросил вдруг подошедший Веня.
– У девочки нет имени, – ответила девочка.
Веня рассмеялся:
– Хорошо-хорошо, но если хочется продолжения банкета – можем предложить отъехать в прекрасное пристанище для юных дев и их кавалеров.
– Это ужасно и мерзко, как тебе не стыдно, – выдавила из себя девочка, но, запнувшись, бодро произнесла, – а давай!
«Ты чего, она ведь ещё малолетка, зачем нам с ней связываться?» – говорил Корней Вене. «Там уж разберёмся, всё поймём. Дело сделано, Корнюшон, чего жалеть!» – парировал Веня.
И поехали. Завалились в такси, по пути заехали в магазин к знакомому азербайджанцу, который продал спокойно бутылку водки и два пакета апельсинового сока. Как зашли в квартиру, девочка сразу понеслась в туалет, её тошнило. В ожидании Корней и Веня сели на кухне. Когда девочка вышла из туалета, до ванной её кинулся провожать Веня. Он завёл девочку в ванную и за собой прикрыл дверь. Корней посидел немного, а потом хлобыстнул из горла водки и направился к ванной. Открыв дверь, он увидел, как Веня стягивает с девочки майку, и девочка вяло то ли сопротивляется, то ли ему помогает. У Корнея застучало в висках, в груди, внутри, внизу, он подошёл к девочке сзади как будто в тумане, положил ей руку на ягодицу, упругую и маленькую, и это его сначала испугало, хотя он уже не чувствовал себя собой, а потом вдруг разгорячился ещё больше, почувствовал, что горят щёки. Корней прижался к девочке сзади и поцеловал её в шею, а Веня сначала, как будто не замечая их, включил горячую воду, начал раздеваться и, раздевшись, поцеловал грудь девочки.
Втроём они оказались в комнате на огромной круглой кровати с зеркальным потолком и такой же гардеробной. Куда бы ни смотрел Корней, он везде видел три обнажённых тела, и все эти змеиные извивания казались чем-то ненастоящим, сценой из старомодного эротического фильма, плохо записанного на видеокассету. За тяжёлыми вздохами и постанываниями Корней слышал, как в ванной продолжала литься вода: мерно и безразлично.
Ту девочку звали Полина. Ты помнишь. Ты всё, конечно, помнишь. Знаешь лучше всех. Как можно забыть человека, с которым отношения начались так и растянулись вот уже на семь лет. Семь лет бок о бок, грудь к груди, губы в губы…
***
Твоя музыка кончилась. Ничто не было сыграно, записано, воспроизведено. Ты стёр её подчистую со всех жёстких дисков, флешек и облачных сервисов. Теперь ты – камень, тишина.
Но, пожалуйста, не пей. Времени и так слишком мало: сегодня проснулся как будто пьяный, в 7:32, от страшной головной боли, которая мучила и не пускала обратно в сон. Ты встал – грудь не хотела дышать. В ванной на полке рукой нашарил анальгин, закинул горькую таблетку, а она прилипла к нёбу, гадина, не хотела глотаться.
Вернулся в комнату – упал.
Проснулся потом, будто из комы вышел. Кома. В голове – пустота. Голова пытается надуться мыслями, но всё время сдувается – маленькая, бедненькая, где-то продырявилась, наверно.
Может, завтра само пройдёт.
А пока – снова упал.
Помнишь, ты никогда не умел копить деньги. Только вечером собрал чай – много-много разноцветных мятых бумажек – и тратил, тратил, тратил, покуда не оставалась одна жалкая бумажка, оранжевая. Всё спускал на себя, а делал вид, что на неё, но сейчас не о ней, а о тебе, а то если о ней говорить, то слишком тошно станет тебе.
В Питере – атмосферно. Там можно не только пить. Бывает такая погода… волшебная. Серые тучи, дождь стеной, хмуро-жёлто на улице. Ты снимаешь скрипучую однушку в центре. Ну, или комнату в хостеле. Смотришь на мокрый, почти коричневый асфальт, серое это небо, оно – мокрое, самое это небо, ты тянешь к нему пальцы, и оно тебя пускает на чуть-чуть – на, говорит, попробуй, какое я
