той нет. Люди тем временем убывали и девки профессии продажной, распевая мурку, покинули ведомые уставшим провожатым, сей пантеон. Парашу чистит существо без прав, но с твердой ставкой и упрямо лезет в гору, копит крохи. Хлор ест глаза, душит горло.
Казалось, настала тишина казенного покоя, когда слышна капель из крана и урчание бачка в сортире. Далекие шаги дежурного, быть может, радиоволна с песней о любви и теплом море. Мой поезд давно ушел, собственно заодно с надеждой и утро дня грядущего, я ожидал, как человек, приговоренный к смерти.
Терзаясь в предчувствиях тревожных и где тот здравый холод разума, который мог сказать, прекрати изводить себя! Подумай трезво, что есть сейчас и будет завтра? Усни как человек, не имеющий вины. Время все расставит на свои места, они узнают, кто вы есть и с тем отпустят. Конечно, останется осадок, но в сущности своей это пустяк, подобное случается, и место этому в жизни есть. Последующий сон мой был ровен и спокоен.
День второй и изменения в составе заступивших стражей на дежурство не приводят узников к рассвету освобождения от пут, оков, решеток. Имела ли моя персона обсуждение в кругу тех, кто смену сдал и должным образом ее же принял? Оставим это на растерзание истории и иже с ней.
Вновь знакомым ставший коридор, вонь параши и проходимость, практически одинаковые лица сидящих за решеткой гоминидов, и нет того угла, где потаенность можно сохранить, оставшись человеком. Многие пьяны, обоссаны, не в сознании, даже более в безумии страшны, снуют повсюду, коты, собаки, черти. Как мало я знал людей, как был далек от реальной жизни смертных, как жестоко мы грыземся за жизненный пирог!
Скольких примет этот город, после съест и выбросит останки, неопознанных трупов. Я видел уникальнейших существ, феноменов, которых сразу хочется убить, не зная их паспортных данных. Ад Данте довольно тесен для героев обезьянника, утренних или вечерних взять постояльцев тому в пример.
Да, они имеют души, но люди ли это? Их нутро полно разлада, декаданса, просто лютой злобы. Люди без души, они страшны в помыслах, в делах и жизненном кредо. Судить о подобных нет желания. Я просто о них расскажу, не прибегая к сужденьям. Отрицать, что данные субъекты ходят по земле и существуют, невозможно и глупо. Это пустота настолько первозданная, что богу места нет там, звери, твари. Бестиарий.
Человек в погонах позволь мне право на звонок! Человек будь человеком, хоть иногда или выборочно! Верный друг наркотических даров природы стошнил мне под ноги слизью мерзкой с запахом отвратным, желчным. Он камнем в эту лужу погрузился, после вздрогнул студнем и рык его утробы эхом прозвучал в коридоре.
Толпа сидящих вскипела знаньем не литературных идиом, переходящих в конструкции матершинных эскапад. Ему же было наплевать, он не здесь и вероятней в отдалении. Колотит в шаманский бубен, ложа прибор на мирозданье.
Долгие минуты, не время, а жвачка. Стены давят, стесняя телодвижения, события вяжут косноязычием речь, тебя вынуждают выказать свое недовольство, я хочу помолчать в тишине. Сохранить отстраненность, чтобы тебя оставили в покое, покорность ли это? Смирился ли я с этой данностью? Она коротка и хрупка словно нить.
Решетка не ограждает, это лишь препона перед чем-то подобным. Эй, кто тут кронпринц? Давай живей вошись и с чемоданами на выход. Мне вернут пустой бумажник, мобильный телефон с пустым балансом и отпустят с миром. Есть вероятность, что я куда-то вернусь после, может в идеалистичную Богемию.
Площадь Курского вокзала, Земляной вал, Атриум я молча курю, рассматривая спешку города, все жжется хлором и парашей. Некто приезжает, никто уезжает, я как мыслитель без копейки отдыхаю, свобода для меня пахнет диким медом, земляникой, шаурмой, дымящей урной и прочею фигней. Стоит шагнуть в сторону и вот вольный люд, бомжи и прочая богема у банка кружат, ожидая, может чек иль дивиденды. Вопросы возникают в голове, а мир полон всяких запахов.
Я рассматриваю громадину Атриума, понимая, что карманы пусты и сигарет нет. Припомнился мне в тот момент один из многочисленных татарских князей влачивший бессодержательное существование в Вавилоне, а звали его Рафаэль.
Добрый дядя угости кронпринца сигареткой. Светлейший князь, Рафаэль, владыка деревянных бараков, где-то там вдалеке, тут можно и затянуться на злобу здоровому образу жизни. Феномен без нимба, индивид с достоинством, более ничего положительного определенно о нем не скажу.
Рожденный где-то в далекой галактике, он, наверное с детства чрезмерно мечтал о материальных благах жизни из телевизора. Ведь там реальные пацаны и не менее раскрученные девки расписывали житуху с такими вензелями, что в понте этом меркло все. Какая красота изъяны не видны, просто замри перед шоу в состоянии религиозного экстаза.
Разве так жить плохо? Дико то, что он всему этому верил и был убежден в неопровержимости подобного образа жизни. Посему и данное его сиятельство светлейший князь не извилистыми путями, а самыми короткими прямыми, но прибыл на первопрестольный перрон, удивить Вавилон, да так чтобы все ахнули.
Город, как всегда невозмутимо поглотил очередного покорителя вершин, выдав угол в общаге, койко-место и работу в мазуте, которую не смыть подобно клейму. Князя данная предопределенность ничуть не смутила, даже наоборот, было, на что роптать и мечтать о другом предназначении, особенно если ночью, особенно если обкурен.
В разговорах воскресных утренних на кухне, он вполне серьезно рассказывал о съемках в кино практически каждый день, о встречах со знаменитостями в абсолютно невероятных местах и чуть ли не приятельских отношениях с половиной бомонда столицы, некоторым он вообще мог не подать руки. Светлейший князь, вы лучезарный идиот, свет иных придурков перед вами меркнет.
Князь этот практически рядовой сказочник во всех своих проявлениях и пресном существовании. Он ковырялся в мазуте, курил траву и изредка возвращался домой с крохами денег, дабы предстать во всей своей красе и великолепии, пред ему подобной княгиней тоже не мытой со дня сотворения. Порою просто повергал меня самобытными своими суждениями, и я оказывался в тупике безответных вопросов.
Хотя, если учитывать конспиралогические теории и легкую беллетристику. Не людоед же он, просто князь. Мне никогда не понять, что рождалось в его голове, все эти образы, мысли, ассоциации, как это работало? Собственно и зачем я все размазал, ума не приложу.
Сейчас стоя перед громадиной Атриума, я припомнил выражение его глаз при виде этого здания. Он смотрел на это,
