Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
Штатов из-за того, что русские обыграли нас в космосе. С помощью построенной Военно-морским флотом США ракеты «Авангард»[17] Штаты 6 декабря 1957 года попытались запустить спутник, но она взорвалась, поднявшись лишь на несколько метров. В СМИ появились заголовки «Шлепник!» и «Капутник!», но мы не понимали, какой поднялся переполох. Мы редко общались с оставшимися дома друзьями и членами семей; тогда международная связь еще только развивалась.
Но даже если бы я хоть что-то знал о том, как общество воспринимает текущие неудачи, новый мир спутников и космических ракет казался мне очень далеким от того, чем я занимаюсь. Речь шла о космосе, а меня заботили истребители, бомбардировщики и атомные бомбы. Мне было куда интереснее узнать, например, о том, сколько МиГов у русских по ту сторону железного занавеса. Трудно было ожидать, что из ракет получится что-то дельное. Я знал, что со временем они повлияют на баланс военных сил, но совершенно не понимал, что уже началась одна из самых ожесточенных битв холодной войны и мне предстоит в ней участвовать, будучи на передовой.
Алексей Леонов
Вернувшись в Кременчуг, я два года обучался полетам на модернизированном МиГ-15, приспособленном для взлетов и посадок на грунтовых аэродромах в любое время дня и ночи. Рискованное дело. Ближе к концу подготовки в моем самолете случилась механическая поломка, которая едва не стоила мне жизни.
Я летел сквозь густое облако при плохой видимости, когда оборвалась одна из трубок гидравлической системы. Позже я выяснил, что вытекшее из нее масло попало на один из блоков электродвигателей, что вызвало одновременный отказ не только навигационных приборов, но еще и радиостанции. На борту включилась тревога – сигнал, предупреждающий о пожаре. В такой ситуации следовало бы катапультироваться. Но я не мог, потому что летел слишком низко. Поэтому все, что мне оставалось – это перекрыть подачу топлива в двигатель и попытаться аварийно сесть.
Потом выяснилось, что пожара не было, а сигнал оказался ложной тревогой. Но то, как я справился с аварийной ситуацией, привлекло внимание таинственного отряда вербовщиков, которые вскоре появились на нашем аэродроме и спросили, не хочу ли я в школу летчиков-испытателей.
Полковник, командовавший этой группой, рассказал, что в школе планируют готовить кандидатов для полетов на совершенно новых типах военных самолетов и другой техники – ракетопланах, летающих на огромных скоростях. Если я готов принять их предложение, говорил полковник, то меня пригласят в Москву, чтобы пройти серию проверочных испытаний. Если я пройду их, то, по его словам, жизнь у меня будет сложная, но очень интересная.
Мне исполнилось 25 лет. Я летал на самых современных военных реактивных самолетах. У меня все только налаживалось, и такая жизнь мне нравилась. Так что я задал полковнику вопрос.
– Есть одна девушка, которая очень мне нравится, – заявил я (на самом деле на этой девушке я собирался жениться, но она сама еще об этом не знала). – Скажите честно. Если возьмусь за работу, которую вы предлагаете, не помешает ли мне это завести семью?
Полковник в ответ широко улыбнулся.
– Если она хорошая женщина, то все будет в порядке. Я даже сам тебе посоветую жениться на ней.
Через несколько дней меня пригласили на обследование в военный госпиталь в Москве. Было 4 октября 1959 года. Я входил в число 40 кандидатов, выбранных среди 3000 опрошенных пилотов. У каждого из нас за плечами был опыт полетов в любых погодных условиях на самых современных самолетах-истребителях МиГ-15 и МиГ-17. В требованиях не указывалось никакого минимального количества часов налета, хотя я «намотал» уже больше 350 часов. Все мы обладали сильным интеллектом, и все мы были тогда моложе 30 лет. Нас ждал насыщенный месяц испытаний и обследований, после которых лишь восьмерым суждено было пройти отбор.
В первый же день у нас забрали военную форму и выдали больничные пижамы. Мне показали, как пройти в палату. В углу сидел другой пилот и читал книгу. День стоял еще жаркий, и он разделся по пояс. Когда он поднял голову, я увидел его симпатичное лицо с большими яркими голубыми глазами и широкой улыбкой. Приглядевшись, я понял, что уголки его рта всегда чуть-чуть приподняты, и казалось, будто он постоянно улыбается.
– Старший лейтенант Юрий Гагарин, – представился он. – Я с северного аэродрома, летал там на МиГ-15.
– А я, наоборот, с юга. И тоже летаю на МиГ-15, – ответил я.
Юрий Гагарин оказался очень разговорчивым. За какие-то полчаса он выложил мне чуть ли не всю историю своей жизни. Я узнал, что у него жена и недавно родилась дочка. Он сказал, что хотел бы быстрее попасть домой, потому что в районе, где его авиабаза, скоро начнутся полярные ночи – недалеко от Мурманска на Кольском полуострове. Юрий заявил, что с удовольствием добавит себе опыт полета в зимних условиях в этой неповторимой и прекрасной местности к северу от полярного круга, чтобы получить звание пилота первого класса.
Мы крепко подружились. Мы оба прошли через трудное детство, работать нам пришлось с раннего возраста, и карьеры у нас складывались схоже. Нам нравились одни и те же книги и фильмы. В день нашей первой встречи Юрий читал неизвестную мне тогда повесть «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя. Эту книгу не так-то легко было достать, но когда я прочел ее, то тоже полюбил за то, как автор отразил высшую степень решительности целеустремленного человека.
Через несколько лет, во время моего первого путешествия на Кубу летом 1965 года, я повстречал Хемингуэя и воспользовался шансом сказать ему, что именно его повесть была любимой у Юрия Гагарина. Знаменитого писателя это очень тронуло. В Советском Союзе мало кто знал Хемингуэя, потому что его книги сложно было найти. Но, увидев его лично, я понял, какой он выдающийся человек, который к тому же интересуется нашей космонавтикой.
В тот первый месяц Юрий, другие кандидаты и я сам прошли тесты в московской больнице[18]; врачи проверили всевозможные стороны и грани нашего физического и психического состояния. Нас помещали в сурдокамеру и давали разные сложные задания, которые следовало выполнять в то время, как нас отвлекают мигающие лампы, громкая музыка и шум. Приходилось решать математические задачи, пока внутри сурдокамеры раздавался голос, говорящий неверные ответы. Нас испытывали в барокамере при очень малом содержании кислорода и экстремальных температурах, чтобы проверить, как долго мы можем выдерживать такие условия. Нас сажали в центрифугу и вращали на высоких скоростях до тех пор, пока мы не теряли сознание.
Мы прекрасно понимали:
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
