ловлю её за талию, прежде чем она окажется на ковре.
— Я не люблю такое, — выпаливает она, поднимаясь на ноги.
— Что не любишь?
— Мужчин.
— Я тоже не люблю мужчин.
— Нет, я имею в виду… — она издает звук разочарования, качая головой. — Я имею в виду, что не ищу ничего серьезного. Меня не интересуют отношения или такие милые вещи, как… поцелуи ягодиц и завтрак.
— Тебе не понравилась моя яичница?
Она движется к двери.
— Ладно, знаешь что…
Я хватаю ее за запястье и рывком сажаю на себя. Она сопротивляется моей хватке целых три секунды, прежде чем встретить мой пристальный взгляд и медленно подчиниться.
Она сглатывает и понижает голос так, что я едва слышу его из-за дождя.
— Я имею в виду, если есть хоть малейший шанс, что ты влюбишься в меня, тебе, наверное, следует прямо сейчас посадить меня на служебный катер и отправить обратно на берег.
Мы пристально смотрим друг на друга. Потом я расхохотался.
Пенелопа хмурится и бьет меня ладонью в грудь.
— Что, в то, что ты влюбишься в меня, так трудно поверить?
Я заправляю выбившуюся рыжую прядь ей за ухо, игнорируя растущее давление в моей груди.
— Это невозможно.
Она уже знает мой самый большой секрет, что я суеверен. Ей не нужно знать, что я выбрал Бубнового Короля вместо Червового.
Любовь — это мой не вариант. Тем более с девушкой, которая разрушила мою жизнь.
На журнальном столике жужжит мобильник, напоминая, что мне нужно кое-что сделать.
— Ты остаешься здесь или нет?
— А если бы я захотела уйти?
Я прикусываю язык. Правда напугала бы ее: я бы затащил ее обратно на борт, брыкающуюся и кричащую.
Вместо этого я провожу руками по задней поверхности ее бедер, притягивая к своей эрекции.
— Тебе не нравится, когда я тебя трахаю, Пенелопа?
Мускул на ее челюсти дергается. Ее веки, трепеща, закрываются.
— Отлично. Мы можем быть врагами с привилегиями.
Я выгибаю бровь.
— Врагами?
— Ну, мы же не совсем друзья, не так ли?
Я сдерживаю ухмылку.
— Наверное, нет, — откидываясь на спинку дивана, я протягиваю ей руку для рукопожатия. — Тогда враги с привилегиями.
Она смотрит на руку так, словно хочет откусить мне пальцы.
— Но у меня есть некоторые условия.
— Конечно же, — говорю я, забавляясь.
— Во-первых, мне нужен мой телефон. Кажется, я оставила его в твоей машине, когда ты превратился в Халка сегодня утром.
Разумеется, ей нужен телефон. Как еще я буду одержимо выслушивать каждую ее банальную мысль, если она не сможет сообщить об этом на мою горячую линию?
— Договорились.
— И я не хочу, чтобы Лори или другие знали, что я остаюсь здесь. Это… — она прикусывает губу, подыскивая нужное слово. — Странно.
Я смеюсь.
— Ладно.
— И я хочу быть дома на Рождество.
Я обдумываю это. До него осталось меньше недели.
— Хорошо.
Это не значит, что я не хочу, чтобы она вернулась после.
— И…
— Боже, Пенелопа. Может мне пригласить адвоката?
Она дергает меня за булавку на воротнике, чтобы я замолчал.
— И я не бездельничающая Рапунцель. Если ты думаешь, что я собираюсь отсиживаться здесь, как женщина, ожидающая возвращения мужа домой с войны, то спешу тебя разочаровать. Мне нужно, чтобы меня отвозили на берег, когда я захочу.
— Ну, этого не будет.
Выражение отвращения искажает ее черты.
— Что, беспокоишься, что я не вернусь?
Она оказала бы мне услугу, если бы не вернулась, но это не причина, по которой я не хочу, чтобы Пенелопа сейчас слонялась по Побережью. Прикусывая нижнюю губу, я с весельем наблюдаю за ее мрачным выражением лица.
— Ты останешься здесь до моего возвращения, а потом мы обсудим это снова.
К моему удивлению, она опускает это, но когда в ее глазах появляется озорной огонек, я понимаю, что за ее послушанием стоит какой-то мотив. Она проводит пальцем по булавке моего воротника, прикусив губу.
— Знаешь, если мы хотим стать врагами с привилегиями, тебе придется меня поцеловать.
Я смеюсь.
— Правда?
Она дергает плечом.
— Да, было бы странно, если бы ты этого не сделал.
— Ты права.
Ее глаза поднимаются к моим, большие и голубые.
— Правда?
Мои пальцы скользят по ее волосам и обхватывают основание ее головы. Я притягиваю ее лицо к своему, мой рот близко к ее, я чувствую жар от ее губ и слышу, как у нее перехватывает дыхание.
— Хорошая попытка, — шепчу я.
Она чертыхается, когда я снимаю ее с колен и поднимаюсь на ноги.
— Шеф-повар Марко готовит мне блюда и оставляет их в холодильнике. Угощайся ими и всем остальным, что есть на яхте, — я достаю бумажник и бросаю Amex на журнальный столик. — У тебя уже есть моя запасная карта, но я полагаю, что она лежит в машине вместе с телефоном, поэтому воспользуйся этой, — мой взгляд поднимается к ней. — Уверен, ты помнишь пин-код, — сухо говорю я.
— Ещё бы, — она поднимает ее и подносит к свету. — Но не думаю, что они доставляют пиццу по Тихому океана.
— Доставят, если ты дашь достаточно хорошие чаевые.
По мере того, как я медленно приближаюсь к двери, ее присутствие тянет меня назад. У меня возникает совершенно нелепое желание задержать вылет еще на час. Не только чтобы снова заняться с ней сексом, но просто… сделать это. Говорить грубости и раздражать ее.
Вместо этого я берусь за ручку двери и говорю ей: — Постарайся не сжечь это место, Пенелопа.
— Раф? — то, как она произносит мое имя, эхом отдается в моей груди. Я приостанавливаюсь, разглядывая деревянную поверхность двери. — Все остальные мои приятели по сексу называли меня Пенни.
Насилие поражает меня, как удар молнии.
— И все твои так называемые приятели окажутся на глубине 2х метров под землей, если ты еще раз их упомянешь.
Глава шестая
В третий раз за час я вхожу в забытую гостиную в задней части яхты. Вместо того чтобы вздохнуть в тишине, как в прошлый раз, я опускаюсь на подоконник и прижимаюсь щекой к холодному стеклу, как будто это погасит неугомонный жар под ним.
После нелепо длинного душа я бродила по яхте, как приговоренный к смерти дух. В студенческой толстовке вместо викторианского платья, скованная кожаными ремнями и бурными оргазмами, а не оковами гибели.
Я продержалась менее двух часов, прежде чем скрип палуб и бесконечное тиканье часов начали действовать мне на нервы, раздражая меня.
Теперь, прижавшись всем телом к стеклу, глядя на дождь, разрушающий яркие огни Бухты Дьявола на горизонте,
