Крафт быстро закрыл дверь и повернул ключ. Потом посмотрел острым, колючим взглядом и усмехнулся.
— Он придет и напомнит обо мне… Что-ж, идем. Пожалуйста, прошу вас!
Крафт указал рукой в корридор, не обращая внимания, что Филиппов был в Пальто, и пошел впереди к полураскрытой двери ателье, распахнул ее и остановился, пропуская гостя. Филиппов сделал два шага и замер на месте.
Прямо перед ним на стене висела знакомая рама «Распятия», но «Распятия» не было. Зияющая пустота заполнила три четверти рамы, только в нижнем углу осталась кровоточащая ступня и темная фигура склоненной женщины. Обрывки изрезанного полотна покрывали пол и грязными тряпками валялись у стены, где на табурете поблескивал нож.
— Что вы сделали? — прошептал Филиппов.
— Уничтожил… уничтожил! — шопотом ответил Крафт и только тут Филиппов заметил, что Крафт дрожит мелкой дрожью и весь серо-желтый, без кровинки.
— Карл уехал, он здоров и больше не будет болеть! Не будет! — вдруг выкрикнул Крафт. — Вы понимаете, эта проклятая картина висела как вечная угроза! И кто-то должен был снять с нашего дома это проклятие… Да, я решился, я отважился и пусть меня судят! Но кто посмеет в меня бросить камень? Я десять лет несу этот крест, брат упал под его тяжестью и неужели кто-нибудь осудит? Сам Распятый простит меня! Да, простит! Он простил, уже простил… Когда я ударил ножом, Он весь вздрогнул, Его лицо сжалось и что-то прошептало. И я верю, что это были слова прощения… Потому что, когда я резал и резал и вырывал целые полосы, мне было легко, словно я перешагнул запретный порог и совершил то, к чему предназначен. Брат сам себя распял и я искуплю! Я искуплю! — Крафт пошатнулся, Филиппов поддержал его и оглянулся, ища стула. Крафт оперся на руку Филиппова и доверчиво проговорил:
— Брат мне сказал: Придет господин Филиппов и напомнит тебе обо мне! Я не понимал… Почему напомнит? Будто я могу забыть о Карле? А вот оно что… Только вы… вы понимаете меня? Да? Да? Вы понимаете, что «Распятие» слишком большая цена для жизни моего брата? Еще раз и он бы не выжил или на всю жизнь остался бы в больнице. А теперь он здоров и будет здоров!
Крафт поднял брови и его взгляд, не то удивленный, не то просящий, тронул Филиппова, как мольба ребенка.
— Вам надо сесть. Идем. Вот тут в углу есть кресла. Он повел Крафта к тем креслам, в которых в памятный вечер сидел с художником.
— Ах, да… вы все еще в пальто. Тут тепло. Разденьтесь, пожалуйста, повесьте его вот тут! Здесь брат вешал свой халат и натурщики здесь оставляли свое платье. Ах, какой я рассеянный…
Крафт засуетился, стал будто прежним Крафтом, но не успел Филиппов снять пальто и повесить его, как Крафт встал, взял под руку и доверительно и настойчиво сказал:
— Вы должны мне помочь! Вы уже здесь, вы все знаете… Скоро придет жена. С вокзала она поехала к сестре, а я сказал, что пообедаю в ресторане. Она сегодня дома не варила… А я прямо сюда. Надо все кончить до ее возвращения. Вы поможете, да? Я вырежу все полотно, но его надо сжечь. Понимаете, чтобы ничего не осталось!
Крафт поднял указательный палец, потом быстрыми шагами пошел к стене, схватил с табурета нож, вонзил его в полотно вплотную у рамы и резким движением рванул вниз. Короткий звук пробившего полотно ножа, а затем сухой режущий треск так поразили Филиппова, что он стоял, не шевелясь. А Крафт опять засадил нож и вырезал весь нижний угол. Ступня затрепетала, скрутилась и упала… Филиппов подошел к самой раме. За обрывками темно-окрашенного полотна висела паутина, серела пыль.
— Прошу вас, соберите обрезки! Да, я сейчас принесу корзину. А, вот здесь есть, это для бумаг, она прекрасно годится.
Он быстрыми шажками прошел к углу, взял у столика круглую высокую корзину и принес к раме. Постоял, посмотрел, поджал губы и тяжело задышал.
— Пожалуйста, помогите, а я буду кончать… Надо вырезать все, все, чтобы осталась только пустая рама. И раму тоже надо снять. Вот в чем дело — надо снять раму! Помогите, я буду снимать, а вы поддержите!
Неожиданно быстро и легко Крафт подставил табурет, стал на него, вытянулся, но не смог достать до верхнего края рамы. Он соскочил с табурета, почти пробежал в угол, взял палку с крючком на конце, опять взял табурет, поддел раму и крикнул: «Приподнимите! Держите крепко»! Филиппов поддержал раму, с трудом поставил ее, потом с помощью Крафта положил на пол. Крафт тотчас же схватил нож и принялся вырезывать остатки полотна, а Филиппов их аккуратно собирал в корзину и уминал.
— Я сейчас покажу вам, у меня в кабинете горит печь, вот туда все и бросьте! Идем.
Он засеменил впереди, Филиппов внес корзину в кабинет и в открытую дверцу большой коксовой печи стал бросать ленты пропитанного масляной краской полотна. Оно горело жарко и гулко, после каждой охапки надо было закрывать дверцу, потому что в комнату проникал горький запах горелого масла. Крафт ушел в ателье, Филиппов остался один и у него возникла мысль: оставить себе хоть кусочек! Вытягивая из корзины плотно засунутые обрезки, он видел полосы тела, будто мелькнули пальцы…
«Нет, ни кусочка! Сжечь все без остатка или все это будет бессмысленно!..» И от этой мысли Филиппову стало не по себе. «Черт, этак и я с ума сойду! Оставить! Спокойно сжечь все, чтобы не было сору… «Распятие» Крафта стало сором… За то он сам здоров. Но не за то! Не потому! А вдруг?»
— Вот спасибо! — сказал неслышно вошедший Крафт и Филиппов всем телом вздрогнул. — Я еще немного принес. Я вам помогу. Откройте дверцу! О, уже там полно! Ничего, краска быстро прогорает, мы опять герметически закроем и останется вместе с коксом только пепел. Я сейчас унесу раму в чулан. Хотя, пусть она стоит в углу, это я потом… Ну, здесь мы кончили. Оставьте корзину здесь, я потом приберу.
Крафт также неслышно вышел. Филиппов встал и медленно пошел в ателье. Прямо перед ним на стене ясно вырисовывался светлый четырехугольник с темным бордюром пыли. Это было все, что осталось от «Распятия». На табурете сидел Крафт и тихо покачивал ногой, перекинутой на ногу. Где-то за окном протяжно выл фабричный гудок.
Филиппов встал. Крафт резко повернулся, тоже встал, подошел и, глядя куда-то мимо Филиппова, словно смотрел ему на ухо или на лоб, сухо сказал:
— Вы
