Книга Эхо - Дун Си

два месяца. Так же невзначай она расспросила дежурную и мастера. Полученные ответы стали для нее настоящим сюрпризом: оказывается, никаких массажисток Му Дафу к себе не вызывал. Откровенность обернулась ложью, вся ее веселость внезапно улетучилась, сердце тотчас захлестнуло болью.

Но для чего тогда ему понадобилось снимать номер? Не иначе как для свиданий. С кем он встречался? Она сразу подумала о Бай Чжэнь.

Последние лет пять он ежегодно писал статьи с отзывами о ее творчестве, причем иногда эти отзывы были длиннее оригинальных произведений, будто к ее текстам требовалось чрезвычайно много разъяснений. В его изложении сочинения Бай Чжэнь отличались полнотой, лиричностью, тонкостью и очарованием. В голове Жань Дундун все эти красивые слова никак не ассоциировались с литературным стилем, а замыкались на самой писательнице.

Она видела Бай Чжэнь лишь однажды, это было три года назад, когда та пришла к ним домой, чтобы специально навестить Му Дафу. Формы у Бай Чжэнь и правда отличались полнотой, линия бровей была утонченной, а все движения – можно сказать, очаровательными. Что же до лиричности, дилетант мог ее не разглядеть, но раз уж специалист утверждал, что таковая имеется, значит, так оно и было. «При чем тут вообще ее рассказ, – размышляла Жань Дундун, – он же откровенно поет дифирамбы этой дамочке». По словам Му Дафу, запутанный нарратив в прозе Бай Чжэнь напоминал хождение по лабиринту среди гор и рек, которым не было ни конца ни края, это был рассказ в рассказе, сон во сне, переплетение реальности и нереальности, Бай Чжэнь глубоко проникала в Бай Чжэнь, сюжет, закручиваясь вверх по спирали, достигал своей запутанной кульминации. Такого рода оценки, вместо того чтобы возбудить интерес к рассказам писательницы, рождали у Жань Дундун ассоциации с тонкими белыми руками Бай Чжэнь, которые, словно буйная тропическая растительность, вытягивались все сильнее и сильнее, обвиваясь вокруг Му Дафу. В своих статьях он указывал на то, что хотя главная тема в прозе Бай Чжэнь выглядит смелой и свободной, ее ни в коем случае нельзя рассматривать как обычную похоть, поскольку это не что иное, как проявление феминистского сознания.

«Интересно, – размышляла про себя Жань Дундун, – до какой степени Бай Чжэнь осознает то, что творит, может ли она сознательно поддаться на его соблазны?» По ее личным подсчетам, Му Дафу при оценке прозы Бай Чжэнь в каждой своей статье в среднем по одиннадцать раз использовал слово «запутанный», по восемь раз – слово «наполненный», по семь раз – «очаровательный» и «экзальтированный», по пять раз – «соблазнительный» и «кульминационный», по три раза – «влажный» и один раз «несгибаемый».

Она читала рассказы Бай Чжэнь, и они ей не нравились, она не находила в них ничего выдающегося, ничего из того, что подмечал Му Дафу. Впрочем, один рассказ впечатление на нее все-таки произвел, назывался он «Одна ночь». Он был про то, как некая героиня вместе с другими писателями отправилась в прибрежный регион собирать фольклор. Оказавшись в красивом местечке, незнакомые прежде люди спустя буквально полчаса смущения принялись рассказывать друг другу свои истории. В какой-то момент героиня предложила никому не закрывать на ночь дверь, сказав, что зайдет к каждому, чтобы познакомиться поближе. Вечером, не зная, как в результате поступили остальные, сама героиня действительно не стала запирать дверь. Ей просто хотелось проверить, найдется ли в их компании человек с реверсивным мышлением? Ближе к утру ее дверь со скрипом отворилась, проникший в ее владения неизвестный попросил не включать свет. Собственно, она делать этого и не собиралась. Не говоря ни слова, они провели в страстных объятиях друг друга более полутора часов. На следующий день все продолжили собирать фольклор, героиня понятия не имела, кто именно к ней приходил, подозревая то одного, то другого. Единственной уликой, которую оставил неизвестный, было то, что в момент экстаза он выкрикнул слово «кайф». Следующей ночью к ней в комнату снова попытались проникнуть, однако на этот раз она свою дверь заперла на ключ. Ей хотелось сохранить на память пленительные воспоминания об одной, но никак не о двух ночах. При этом ей не хотелось, чтобы личность незнакомца была установлена, она предпочитала подозревать сразу нескольких человек. Такого рода неопределенность ублажала ее безграничное воображение и вместе с тем избавляла от каких бы то ни было последствий.

Когда Жань Дундун читала этот рассказ, у нее родились кое-какие сомнения, она даже потребовала доказательств у Му Дафу, однако тот сказал, что первой особенностью рассказа является вымысел, и второй, собственно, тоже. Такого рода объяснение несколько усыпило бдительность Жань Дундун, между тем уже тогда в ее голове прозвенел первый звоночек: возможно ли при полном вымысле наличие сразу двух совпадений? Во-первых, сами они, занимаясь любовью, тоже предпочитали делать это в темноте, а во-вторых, когда Му Дафу испытывал наивысшее наслаждение, то тоже выкрикивал «кайф».

Но то было два года тому назад, в то время она в нем не сомневалась, у нее и мыслей таких не возникало – как не бывает морщинок на молодой коже или ветра на необъятной равнине. Она полностью ему доверяла до тех пор, пока не обнаружила, что муж снимал номера в отеле. Когда у нее был включен режим доверия, то всякого рода сомнения игнорировались, когда же активировался режим сомнения, то даже мало-мальские подозрения стали выскакивать одно за другим, отзываясь назойливым эхом, словно экспрессивные словечки в статьях Му Дафу.

В ходе расследования дела «Большая яма» Жань Дундун выяснила, что за полгода до публикации этого рассказа Му Дафу ездил в один приморский городок, где собирал фольклор для какого-то журнала, и, что самое интересное, среди остальных участников проекта была Бай Чжэнь. В книжном шкафу мужа Жань Дундун обнаружила номер журнал за тот год, в котором на внутренних сторонах обложки были размещены сразу десять фотографий с того мероприятия. Среди них она нашла пять фотографий, на которых красовались Му Дафу и Бай Чжэнь, причем их совместные фото были окутаны каким-то флером загадочности. Тогда она просмотрела недавние посты Бай Чжэнь в соцсетях и с удивлением обнаружила, что двадцатого числа прошлого месяца, в тот самый день, когда Му Дафу снял номер в отеле, Бай Чжэнь приезжала в их город на презентацию своей новой книги, и среди почетных гостей на этой встрече был не кто иной, как Му Дафу. «Если в город приезжала Бай Чжэнь, то почему он не сообщил об этом мне?» – подумала Жань Дундун.

17

На выходных Му Дафу отправился на встречу. Жань Дундун осталась с дочерью дома и взяла на себя приготовление ужина. Пока она жарила овощи, без конца повторяла про себя: «Главное – не пересолить»; когда же они сели ужинать, то вкус ей показался каким-то странным.

– Как тебе на соль? – обратилась она к Хуаньюй.

– Несоленое.

– Ты просто привыкла к папиной еде, которая явно на любителя.

– Папа вкусно готовит, зато мама лучше объясняет математику, – ответила дочь.

«Какая сметливая, – подумала Жань Дундун, – маленькая, а уже понимает, как сохранить баланс между папой и мамой».

В десять вечера, уложив Хуаньюй спать, она вытащила из нижнего отсека своей шкатулки сигарету, осторожно выскользнула на балкон спальни и закурила. Уличные шумы заметно ослабли. Окна в многоэтажке напротив уже наполовину были темными, самым светлым оставалось лишь место под уличным фонарем за северными воротами. Вдалеке между высотками всеми цветами радуги переливались рекламные щиты. С реки, приятно лаская лицо, дул легкий ветерок. Со стороны могло показаться, что Жань Дундун улетела куда-то далеко в свои безграничные фантазии, но на самом деле она вообще ни о чем не думала, в ее голове царил полный вакуум.

Вдруг дверь на балкон открылась, в проеме появился он. Надо же, как она отключилась, даже не услышала