карточки электронные, — подсказал мне Ильич внутри моей головы, — Они у вас в часах, товарищ.
— А, точно, — я сделал вид, как будто всегда знал этот занимательный факт.
После чего сунул мои комсомольские часы продавщице.
Женщина просканировала их каким-то сканером...
— Давайте пельменей. И водки! И соку запить.
— Соку нет, — продавщица скорчила недовольную рожу, — А пельмени вам с чем? Соус краснодарский, сметана...
— Давай всё, — потребовал я, — А вместо сока — тогда чай.
Продавщица щелкнула пальцами, в воздух взметнулся фонтан золотисто-белой магии.
Пельмени сами выскочили из огромного чана и прыгнули мне в тарелку. Сверху на них тут же бухнулось кроваво-красное пятно краснодарского соуса, потом упала, как снег, белая сметана...
Стакан чая заскочил мне на поднос, за ним последовал еще один граненый стакан и бутылка водки «Хрущевской».
— Спасибо.
Я схватил свой поднос и двинулся к свободному столику в углу, по пути захватив вилку. Работяги провожали меня жадными взглядами...
— Нечего пялиться, товарищи, — гаркнула на них продавшица, — Вы знаете правила. Водка ежедневно отпускается только партократам. А ваш день — пятница. Так что не толпимся, жрём пельмени!
Работяги забухтели пуще прежнего...
— Ага! — радостно воскликнул Ильич внутри меня, — Похоже, назревает революционная ситуация, товарищ Нагибин...
Но мне правда было плевать.
Я расположился за столиком, налил себе полстакана водки «Хрущевской», изготовленной, как сообщала этикетка, из кукурузного спирта, а потом залпом выпил.
Потом принялся пожирать пельмени...
А в общем-то неплохо. Пельмени вполне себе съедобные. Даже мясо вроде настоящее.
— Товарищ, пьянство и обжорство — не друзья для революционера, — напомнил мне Ильич.
Я выпил еще полстакана водки, запил чаем, потом схавал еще десяток пельменей.
Вот теперь мне стало тепло и хорошо...
Захотелось присесть отдохнуть, но стульев в этой пельменной не было даже для партократов, так что я просто тяжко облокотился на столик. Тот в ответ тревожно зашатался.
Я закурил американскую сигарету, закашлялся с непривычки...
— Ну че там у тебя? — поинтересовался я у Ильича, — Выкладывайте, товарищ.
— Вот уже другой разговор, — азартно прокартавил Ленин, — Это конструктивный и коммунистический подход!
Похоже, что Ильич внутри моей головы тоже чуть захмелел от водки...
— В общем так, — начал он, — Социализм в этой стране, как вы можете заметить, построен неправильно. Так что нужна повторная революция, тут ничего не поделаешь. И лишь мы с вами, товарищ Нагибин, можем её возглавить. Лишь мы можем свергнуть оппортуниста Хрущева, который изучал запретную магию капиталистов и через это обрел вечную жизнь, и узурпировал власть.
— Это работка по мне, — согласился я, решительно отодвигая от себя подальше водку, — Продолжай, товарищ.
— Продолжаю, — доложил Ильич. — Все просто. До того, как другой узурпатор Сталин, тот, что был до Хрущева, убил меня и изгнал мою душу в загробный мир — у меня было двенадцать апрельских тезисов. Эти тезисы дают власть над народом, заставляют рабочих и крестьян делать революцию! Но увы, сейчас я забыл эти тезисы... И наша задача, товарищ Нагибин — собрать их. По моей информации коммунистическая партия сейчас расколота на ряд тайных фракций. Партия погрязла в свирепом фракционизме! Но ни одна из фракций не владеет всеми двенадцатью апрельскими тезисами... Четыре тезиса в руках людей Хрущева. Еще четыре — у троцкистов. А последние четыре — у сталинистов. Нам срочно и архиважно нужно разыскать эти тезисы, товарищ. И тогда мы спасем СССР! Тогда мы обретем власть над массами...
Я рыгнул. Водки мне больше не хотелось. Сигарету я тоже потушил, прямо об недоеденные пельмени, прямо макнув её в краснодарский соус.
— Замечательно, — ответил я Ильичу, — А пока мы будем собирать двенадцать апрельских тезисов — мы ведь повстречаем множество юных комсомолок в коротких юбках и даже привлечем их к революционному движению? И еще переживем массу удивительных приключений, и постигнем древние тайны русской революции, и прокачаем мою магию ранга эдак до сотого, как призывает Хрущев в своих лозунгах? А в конце я пафосно погибну, спасая мир. Так ведь?
— Безусловно так, — не стал скрывать Ильич, — Все что вы, товарищ, перечислили — оно архинужно и архиважно.
— Ну что же... Я в деле.
Конец.
2 ::: Прагматик
«Долой же все, что не составляет вполне Моего.
Вы полагаете, что моим делом должно быть по крайней мере „добро“? Что там говорить о добром, о злом? Я сам — свое дело, а я не добрый и не злой.
И то, и другое не имеют для меня смысла.
Божественное — дело Бога, человеческое — дело человечества.
Мое же дело не божественное и не человеческое, не дело истины и добра, справедливости, свободы и т. д., это исключительно мое, и это дело, не общее, а единственное — так же, как и я — единственный.
Для Меня нет ничего выше Меня»
Макс Штирнер, немецкий философ XIX века,
из книги «Единственный и его достояние»
Я стремительно принял решение и тут же кастанул на себя каталонское заклятие, то самое, которому меня научил Аркариус...
Вокруг меня заметались желтые вспышки, но сразу это не сработало — видимо, это заклятие долго прогружалось.
— Спокойно, Таня, — я поглядел на сестру, — Спокойно. Я знаю, что делаю.
— Надеюсь, братик...
Чуйкин постучал в рубку голландцу и приказал тому плыть к кораблям Русского Арктического флота.
Катер загудел, потом развернулся и двинулся через ледяные черные воды...
Я надеялся, что Чуйкин и Таня успеют спастись, время на это еще вроде было.
А вот Пете, с которым я решил махнуться телами без его ведома, точно конец. Ну да и хрен с ним. Братец первым предал меня. Так что он заслужил свою судьбу, не меньше, чем я заслужил мое спасение и заслуженный отдых.
Этот Петя — никто для меня... Просто злой брат-близнец, попутавший все берега и нарушивший все возможные понятия о ЧЕСТИ.
Петя всегда мне завидовал, он всегда хотел быть мной. Ну вот пусть и побудет мной, недолго, пока Либератор не припрется по его душу...
— Саш, что происходит? — потребовала ответа Таня, шмыгая разбитым в кровь носом.
— Всё под контролем, — я чмокнул сестру в щечку.
Наши корабли были уже совсем рядом, первые лучи рассвета осветили их — громадные боевые посудины, на их бортах
