Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
и идти на жертвы? Взяв сотни интервью, Вуд сформулировала для себя общую картину: имеет значение несправедливость. Те, кто поддерживали партизан, обычно оказывались в прошлом жертвами жуткого насилия. Разъяренные кампесино связывали свою трансформацию с государственными репрессиями против своих семей и друзей [2].
Республика Сальвадор
Эти участники получали удовольствие от самого акта сопротивления. Даже если действия оказывались тщетными, простое выступление против несправедливости вызывало удовлетворение и гордость. Постоянное унижение, произвол властей и деградация стали невыносимы.
– До войны богатые нас презирали, – объяснял Элизабет один из сторонников партизан. – К нам относились как к скотине. Мы работали дни напролет, но даже не могли отправить детей в школу.
Другие находили удовольствие в актах наказания злодеев и борьбе за завоевание реальных прав. Действия одного человека не могут повлиять на исход войны. Но для униженных и оскорбленных возможность сделать хоть что-нибудь приносила удовлетворение и укрепляла чувство собственного достоинства. Когда Вуд спросила одного человека, какой была их жизнь до войны, он сложил руки перед собой, покорно опустил голову, спрятал глаза и низко поклонился, словно перед большим боссом. Когда она спросила, как выглядит жизнь сейчас, он изобразил другую пантомиму: поднял голову, расправил плечи, вскинул руку и потряс кулаком в воздухе [3].
Это же мы видим во всех обществах. Например, в Сирии, где одно семейство правило страной с 1970-х годов. В результате переворота к власти там сначала пришел отец, а его сын, офтальмолог, правит страной по сей день. Но в 2011 году его режим показался хрупким. Тот год начался с народной революции в Тунисе и свержения местного диктатора. Через несколько недель январская революция в Египте мирным путем сместила правителя-автократа. К февралю «арабская весна» была в полном разгаре. Подобно автократам всего Ближнего Востока, сирийский глазной врач начал беспокоиться за свое кресло.
Сирия
Вскоре после этого в Даръа, тихом приграничном городке на крайнем юго-западе Сирии, группа школьников нарисовала граффити на стене своей школы. Они оставили недвусмысленное послание президенту: «Твоя очередь, Доктор». На следующий день местная полиция безопасности быстро выловила полтора десятка школьников, в том числе и десятилетних. Детей взяли под стражу, пытали и избивали. Это должно было стать предупреждением другим потенциалы ным противникам режима. Родственники умоляли власти отпустить их детей. Но начальник полиции грубо отмахнулся от них, заявив: «Забудьте о своих детях. Если вам нужны дети – заведите новых. Если не знаете как, приводите сюда ваших женщин, мы сделаем это за вас».
На следующий день гражданские активисты организовали марш, поставив во главе колонны возмущенных и запуганных родителей. На улицу хлынули и другие семьи, так что марш превратился в мощную протестную акцию. Силы безопасности ответили слезоточивым газом и стрельбой. Погибли двое безоружных демонстрантов. Их похороны вылились в еще более массовые демонстрации. Последовали новые акты насилия со стороны полиции, а за ними – новые похоронные процессии со все более возмущенными участниками. Хаотичные видео, снятые на мобильные телефоны, облетели мир. Через неделю выступления против режима охватили всю страну. Власти усмиряли их с помощью снайперов и танков. Но возмущение только нарастало [4].
Политолог Венди Перлман последующие несколько лет посвятила разговорам с протестующими, повстанцами и беженцами из разваливающейся страны. Молодая женщина так вспоминала один из первых маршей протеста: «Я была в рядах демонстрантов. Все вокруг кричали. Присоединившись к ним, я сначала шептала: “Свобода”. Вскоре я поняла, что бесконечно повторяю одно слово: “Свобода, свобода, свобода… ” Наконец я закричала: “Свобода!” Мой голос сливался с голосами других людей. Расслышав себя в этой толпе, я заплакала. Меня начало трясти. Я чувствовала себя так, будто лечу. В моей голове мелькнула мысль: “Я впервые чувствую свою душу и не боюсь, что меня арестуют. Я не боюсь смерти. Я вообще ничего не боюсь”. Мне хотелось ощущать это чувство свободы вечно. И я сказала себе, что никогда больше не позволю никому лишить меня голоса. Начиная с этого дня, я ходила на все демонстрации протеста».
Эта женщина описывает сложные эмоции, в которых есть желание свободного самовыражения и определения собственных действий, сплетенное с моральным возмущением тем, что кто-то отнимает твоим права или оскорбляет твое достоинство. Эта несправедливость воспламеняет праведный гнев – эмоцию, которая дает силы преодолеть страх вне зависимости от того, есть ли у протестующих шанс добиться своих целей.
Для Перлман символическим примером стал тунисский уличный торговец Мохаммед Буазизи. Возмущенный действиями женщины-полицейского и не сумевший вернуть конфискованные товары, 17 декабря 2010 года оскорбленный Буазизи решил отомстить: устроил самосожжение на городской площади. После этого полиция силой подавила выступление демонстрантов. В результате протесты вспыхнули по всей стране, положив начало «арабской весне» [5].
Когда я впервые об этом услышал, сразу вспомнил своего любимого профессора игр в магистратуре, Мэтта Рабина. Он был известен тремя вещами: гардеробом, полным пестрых рубашек, глубокой любовью к Джонни Деппу и своим вкладом в моделирование особенностей человеческой психологии в экономике. Эти модели принесли ему награду – стипендию Макартура.
Однажды Рабин начал лекцию с предложения вспомнить все голливудские блокбастеры, которые мы видели. В начале каждого фильма плохой парень совершает какое-то тяжкое зло по отношению к герою. Герой, возмутившись, проводит последующие 75 минут, совершая всяческие нелепые, связанные с риском для жизни и здоровья действия, чтобы злодея настигло наказание. «Разумеется, это всего лишь голливудские сценарии», – сказал Рабин, добавив затем, что люди тем не менее платят за это реальные деньги. Почему? Его ответ был краток: «Чтобы увидеть торжество справедливости».
К счастью, научная подоплека этого вопроса базируется не только на кассовых сборах. Рабин обдумывал самый массовый с точки зрения количества охваченных людей и мест эксперимент в истории. По сути, это была игра, которая называлась «Ультиматум». По ее условиям, в компьютерной лаборатории университета среди нескольких десятков студентов сидят двое незнакомых между собой людей – назовем их Мария и Даниэль. В начале эксперимента на экране компьютера Марии появляется сообщение о том, что она выиграла некоторую сумму денег. При этом среди присутствующих в зале у нее есть неназванный партнер. Задача Марии – принять решение: какую часть из неожиданного подарка она готова предложить незнакомцу: ничего, всё или определенную долю? Компьютер Марии также сообщает, что неизвестный партнер должен ответить «да» или «нет» на ее предложение. Если он согласится, то заберет то, что предлагает ему Мария, а она сама сохранит остаток. Если же он откажется, оба останутся ни с чем.
В лишенном
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
