места для их хранения.
Я использую подсветку на телефоне, чтобы просмотреть их названия, хотя уже знаю не только каждую книгу в коллекции, но и их содержание, благодаря душевной связи.
Окончание колледжа, если это вообще еще в моих планах, теперь будет пустячным делом.
Мне приходится подавить смешок при мысли о том, как разозлится Нокс из-за моего непреднамеренного жульничества, но, черт возьми, как же мне приятно, когда я провожу пальцами по каждому из корешков, и в памяти всплывают знания, содержащиеся в них. Здесь много древних текстов об истории Одаренных и их узах, много информации, которую мне нужно будет обработать, чтобы понять, поможет ли она нам хоть как-то с моими собственными знаниями, но потом мне приходит в голову, что Нокс теперь тоже обладает этими знаниями, и вся ответственность лежит на нем.
Моя рука опускается на один из томов, которые мы привезли с собой из «Аве Марии». Корешок теплый на ощупь, кожа старая и потрескавшаяся, но на удивление хорошо сохранившаяся для своего возраста. Нокс провел много ночей, переводя древний и мертвый язык, на котором она изначально была написана, чтобы иметь возможность провести необходимые исследования.
Что-то в этой книге взывает к моим узам, и они медленно пробуждаются от дремоты, в которой пребывали. Это трудно объяснить, но такое ощущение, что они зевают и потягиваются внутри меня, готовясь оценить ситуацию и поговорить со мной. В кои-то веки я счастлива сидеть и ждать. Что-то в том, как они упорно боролись за Нокса и его узы, без сомнений, повлияло на мои отношения с ними.
Я больше не боюсь их.
Во мне есть доля вины за то, что я так говорю, потому что первоначальная причина, по которой я с самого начала так настороженно относилась к ним, была связана со смертью моих родителей. Мысль о том, что я могла бы простить их за что-то подобное, невыносима, но есть также часть меня, которая знает, что независимо от того, прощу я их или нет, мои узы — это часть меня.
Я не могу от них избавиться.
Возможно, чувство вины и ужаса от того, что произошло, больше не гложет меня. Это не вернет моих родителей, как бы сильно я этого ни желала, и сейчас, как никогда, нам нужно действовать осторожно.
«Больше никаких ошибок».
Ладно, это не то глубокое знание, на которое я надеялась, но я держу себя в руках. «Согласна. Есть ли у тебя какие-нибудь советы, как убедиться, что наш следующий шаг будет правильным?»
На мгновение воцаряется тишина, и мой взгляд возвращается к горам одеял и подушек, которые окружают Нокса. Он спит в своем собственном маленьком коконе, и у меня щемит в груди от острой потребности пойти и присоединиться к нему, но я также стараюсь не совершать никаких ошибок и с ним.
Все в моей жизни сейчас — это тщательно продуманные шаги, чтобы все не разлетелось у меня перед глазами. Я так близка к объединенной группе Привязанных, так близка к тому, чтобы снова иметь семью. Возможно, не самую идеальную, счастливую, но более искреннюю и реальную, чем все, что я когда-либо знала раньше.
Я боюсь испортить все это для себя и для нас, потому что я также знаю, как отчаянно Норт и Грифон хотят, чтобы все получилось. Гейб тоже.
Атлас? Не очень, но это в процессе.
«Не разделяться. Больше не позволять никому в одиночку бросаться в опасность, и больше никаких миссий без нашего присутствия».
Ладно, это все вполне выполнимо, и если я скажу Норту и Грифону, что мои узы выдвинули свои требования, они оба должны согласиться с ними. Если же они не согласятся, я всегда могу попросить свои узы поговорить с ними от моего имени.
У них есть особенно эффективный способ заставить их потакать своим прихотям.
Не то чтобы они были тряпками, конечно. Я видела, как ребята говорили моим узам «нет», когда это требовалось, но сомневаюсь, что они стали бы спорить с этими требованиями.
Я снова бросаю взгляд на кровать и на этот раз обнаруживаю, что Нокс смотрит на меня в ответ. Его глаза темные, но не пустые в полумраке комнаты.
— Что ты делаешь? — спрашивает он, его голос все еще неровный ото сна. Я пожимаю плечами, немного неловко перенося свой вес на одну ногу.
— Просто разговариваю со своими узами, пытаюсь разобраться во всем этом. Я знаю, что мы достаточно счастливы, спрятавшись здесь в тишине твоей комнаты на некоторое время, но мы должны помнить, что кто-то смог убить тебя несколько дней назад. Сомневаюсь, что они будут рады узнать, что я смогла вернуть тебя. Но, опять же, есть кто-то, кто достаточно силен, чтобы расправиться с Торговцем смертью. Если это не вызывает беспокойства, то я не знаю, что вызывает.
Он приподнимается на руках, отрывая свою верхнюю половину тела от кровати, и я смотрю вниз, где Азраил прижимается к моему бедру, как бы подталкивая меня обратно к теплу и комфорту простыней.
— Оно целилось в Норта. Ему было насрать на меня и на Грифона. Его заботило только убийство моего брата.
Мое сердце замирает в груди.
Я не знала этого.
* * *
— Ты рассказал Норту?
Нокс приподнимает бровь, указывая на пустую сторону кровати, и я, спотыкаясь, присоединяюсь к нему. — Он уже пытается напиться до смерти. Нет смысла подливать масла в огонь его вины.
Господи.
Он не ошибается. Мне не нужно тянуться к Норту, чтобы почувствовать, насколько он сейчас пьян. Никто из моих Привязанных по-настоящему не напивался с тех пор, как мы завершили Связь, за исключением Нокса, но он никогда не открывался мне настолько, чтобы я действительно почувствовала это.
Старший же Дрейвен не в том состоянии, чтобы скрывать это от меня.
Нокс поднимает одну руку, чтобы посмотреть на свои пальцы, медленно сгибая их, оценивая повреждения, которых больше нет. — Сначала они решили пойти за самым сильным членом группы Привязанных… после тебя, конечно. Им нужна только ты, живая и отрезанная от остальных.
Мне не нравится, как это звучит, и моим узам тоже, они растягиваются и сгибаются в моей груди, вновь просыпаясь. Но они не хотят брать на себя управление или устраивать истерику, лишь слушать, что говорит Нокс.
У меня здесь свои заботы. — А разве Норт самый сильный? Я бы сказала, что вы все по-своему сильны.
Нокс бросает на меня сухой взгляд, и я качаю головой. — Я не пытаюсь играть в миротворца. Я говорю
