Пугачеву. Нет, дома работать положительно невозможно. Сунув в карман блокнот и ручку, я выскочил на улицу.
До парка было двадцать минут на троллейбусе. Блюдя тишину, водитель не объявлял остановок, так что все три десятка пассажиров без помех внимали захватывающей истории некоего Мишки по кличке Сундук. Ее громоподобно излагал стоящий на задней площадке юнец. Трое других прерывали рассказ смехом, от которого вибрировали стекла. Не вытерпев, я вышел на остановку раньше.
Мысли, одна другой замечательней, стали вновь выстраиваться в нечто связное. Это были все те же мысли о долголетии, секрет которого поведала мне 92-летняя баба Фрося. Или, точнее, не поведала, а продемонстрировала.
То был миниатюрный приборчик, название которого не отражало его сути. Я лично именую его генератором бессмертия. Конечно, тут имеет место преувеличение. Бессмертия, полного бессмертия приборчик не обеспечивает, но вот что продлевает жизнь, и продлевает надолго, сомнению не подлежит.
Обо всем этом я и собирался писать. В голове окончательно созрела первая фраза (та самая, начатая еще дома), но у входа в парк мимо меня с самолетным ревом пронеслись двое мотоциклистов. Фраза рассыпалась, а я испуганно нырнул под спасительную сень вековых деревьев.
По вечерам в парке крутили музыку, но сейчас, слава богу, время массово-развлекательной работы еще не наступило. Я углубился в тенистый уголок, однако едва вывел, расположившись на пеньке: «Итак, секрет долголетия…»— как воздух сотряс женский голос:
— Водитель Куренков, зайдите в диспетчерскую!
Вздрогнув, я огляделся. Ни диспетчерской, ни водителя Куренкова поблизости не было, лишь верхушки сосен качались. Я глядел на них, задрав голову, и думал, что если забраться туда и поглядеть в бинокль, то, наверное, можно обнаружить и гараж, и диспетчерскую, и водителя Куренкова, копающегося в двухстах метрах от нее возле своей машины, и даже репродуктор, что неведомо зачем разносит далеко окрест ведомственный голос. А еще я думал, что не существует, наверное, такого места в нашем благословенном городе, где можно было б закончить в тишине и покое бедное сочинение. Да и только ли в нашем?..
Пройдя с грехом пополам экологический ликбез, мы берем наконец под защиту воду и воздух, но ведь тишина — это тоже окружающая среда. Вернее, бывшая окружающая, поскольку теперь вовсе не тишина окружает нас, а какофония звуков, как естественных, так и искусственных. Набор этих последних особенно велик: от густого утробного урчания катка, что утюжит под вашими окнами свежеположенный асфальт, до пулеметных очередей отбойных молотков, с помощью которых асфальт этот спустя месяц рушат. А транзисторы и магнитофоны, триумфально заглушающие пение птиц в наших парках и шум прибоя на морском побережье! А автомобильный террор, что преследует нас и дома, и на работе!
Помню, в одной из европейских стран наш туристический автобус долго шел в железобетонном коридоре, специально проложенном здесь, дабы машины не беспокоили жителей окрестных домов. Мы о таком пока что и мечтать не смеем. Время от времени, правда, кое-кто подает голос в защиту тишины, но разве услышишь его в том круглосуточном гуле, среди которого мы обречены жить! Жить, глотая седуксен, мучаясь бессонницами и в конце концов сходя в мир абсолютной тишины гораздо раньше, нежели это предопределено природой.
А между тем секрет долголетия открыт. Приборчик, обеспечивающий его, давно существует: моя добрая знакомая баба Фрося не расстается с ним вот уже полвека.
Это слуховой аппарат. Обычный слуховой аппарат, который мудрая долгожительница отключает всякий раз, когда душа ее жаждет тишины и покоя. Гениальное изобретение! Жаль только, пользоваться им могут лишь те, у кого неважно со слухом.
* * *
Весной 1960 года по симферопольским улицам ходил с «Крокодилом» под мышкой восемнадцатилетний человек и с ликованием глядел на прохожих. У человека был праздник. Каждые пятнадцать шагов он останавливался, открывал журнал и смотрел на свою фамилию — Р. Киреев — под бичующим порок восьмистишием.
«Как видите, — писал в письме обалдевшему от счастья пииту многоопытный литературный консультант С. Шевелев, — дорожка на страницы журнала проторена».
Потом человеку исполнилось двадцать один, он почувствовал, что года к суровой прозе клонят, и написал повесть. Отнюдь не юмористическую. Ее напечатали. Засим романы пошли. Хорошие или плохие — автору неведомо, поскольку критики на этот счет к согласию до сих пор не пришли. Одни хвалят взахлеб, другие бьют беспощадно. Что остается сочинителю? Разве что улыбаться… Что он и делает по мере сил, свидетельство чему — настоящая книжка.
Более подробно о серии
В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.
В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.
Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).
Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.
Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована большая статья с рассказом об истории данной серии.
Большую часть книг составляли авторские
