Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
какая зарплата молодого архитектора[215]… Подобный характер вопросов, впрочем, закономерен: SADG был прежде всего архитектурным профсоюзом, а не творческой группой. А упомянутые Аркиным представители «всего архитектурного Парижа» — Перре, Понтремоли и Ваго, — согласно стенограмме, в «дискуссии» участия не приняли.
В том же номере L’Architecture была опубликована статья Эмиля Мэгро, президента SADG[216]. В первую очередь он подчеркнул сам факт приезда советской делегации, что дало возможность получить информацию из первых рук («до сих пор мы узнавали о советской России только из отчетов, впрочем, очень разных, поступавших от группы „туристов“», — писал Мэгро, явно намекая на поездку 1933 года, организованную журналом L’Architecture d’Aujourd’hui[217]), — и опубликовать в рамках его статьи более 30 фотографий советских построек. Вместе с тем он, несмотря на свои гораздо более умеренные, чем, например, у Ваго, модернистские взгляды, все равно не мог признать достижений советской архитектуры:
Было бы низко писать здесь, что я полностью восхищаюсь работой наших советских коллег. Наряду с великолепными достижениями у них есть глубокие ошибки, но ведь в ошибках и заключается суть усилий. Задачи, которые предстояло решить в СССР, были иными, чем в нашей социальной или экономической системе. Для нас они являются откровением[218].
А в конце и вовсе призыв «реализовать на берегах Москвы-реки <…> французский дух»[219].
Журнал L’Architecture d’Aujourd’hui ожидаемо был более радикален — о «важной» встрече с советскими архитекторами он не сообщил ни слова…
Игнорирование новой советской архитектуры было, конечно, частью общей утраты интереса к советскому искусству, которое воспринималось западными модернистами как анахронизм[220]. Показательна в этом смысле реакция критиков на выставки в павильоне СССР на Венецианской биеннале. Если в 1920‐е годы экспозиции, устроенные А. Эфросом и Б. Терновцом (1924, 1928) были приняты с воодушевлением и симпатией, то выставки 1930‐х вызывали, скорее, чувство разочарования: «…советское искусство медленно освобождается от художественной революции, которую породила революция политическая», — писал в 1930 году Нино София; в советском павильоне «можно найти всего понемногу, очень ясного и доступного, потому что после первых пылких и наивных лет увлечение большевиков футуризмом, кубизмом и всем новым быстро померкло. Сейчас, естественно, они хотят живопись, которая служит пропаганде и понятна народу. Эта ясность <…> заставила добрых буржуа, готовых согласиться со Сталиным, превозносить этот павильон сверх его заслуг», — заключал Уго Ойетти в 1934‐м[221]. В 1936 году СССР откажется от участия в биеннале на целых двадцать лет.
Ил. 34. Фрэнк Ллойд Райт, Аркин и Борис Иофан на съезде архитекторов. Москва. 1937. Фотограф неизвестен. Архив Н. Молока
В этой ситуации функция Аркина (к слову, входившего в оргкомитет советского павильона в Венеции в 1932 году) изменилась: из архитектурного критика — пусть и «переводчика» — он превратился в откровенного пропагандиста. В таком качестве он продолжит выступать в иностранной прессе и в 1940‐е годы, что вызовет непонимание у его западных оппонентов.
Аркин и Фрэнк Ллойд Райт
Как критические статьи Аркина, так и его общественная и научная деятельность, значительно повлияли на его профессиональную карьеру: он стал одним из создателей Академии архитектуры (1933), одним из руководителей — членом правления и ученым секретарем — Союза архитекторов (1933), заместителем главного редактора (Алабяна) журнала «Архитектура СССР» (1934), профессором МАрхИ (1934), почетным членом-корреспондентом Королевского института британских архитекторов (1936). Кроме того, он входил в различные выставкомы и оргкомитеты, был, например, членом жюри конкурса на новый памятник Гоголю (1937). «Триумфаркиным» в шутку, но и язвительно чуть позже назвал его А. Г. Габричевский[222].
И конечно, в июне 1937 года Аркин стал делегатом (с правом решающего голоса) 1‐го Всесоюзного съезда архитекторов, официально оформившего окончательную победу соцреализма в архитектуре[223]. На съезде он выступил только в прениях; его доклад вновь, как и в 1936‐м, был посвящен эклектизму, неверной трактовке классики (в частности, Жолтовским) и «бумажному» (теперь он назвал его «увражным») проектированию[224]. Кроме того, Аркин вошел в редакционную комиссию съезда. В редактируемом им журнале «Архитектура СССР» Аркин подвел итоги съезда: «Против штампа, против схоластики, против бесплодных споров о „стилях“ и бесплодных блужданий в них недвусмысленно высказался съезд. Он столь же четко сказал и свое „за“»[225]. Возможно также, что редакционные статьи «Правды», посвященные съезду и выходившие в ежедневном режиме, были написаны именно им или как минимум при его участии.
Но лично для Аркина, безусловно, главным событием съезда стала встреча с Фрэнком Ллойдом Райтом, с которым он, возможно, познакомился еще на конгрессе в Риме, где Райт также выступил с докладом.
Райт приехал на съезд в качестве специального гостя[226] — как представитель «прогрессивной» архитектуры, критиковавший, с одной стороны, эклектизм, а с другой — многие положения модернизма, а также американские и в целом капиталистические архитектурные ценности. На съезде Райт выступил с докладом, русский перевод которого, возможно, сделал Аркин[227], но зачитал Колли. Фрагменты доклада были опубликованы в «Правде», в «Архитектурной газете» и в журнале «Архитектура СССР»[228], а ее полный английский текст Райт в 1943 году включил в свою «Автобиографию»[229].
В русскоязычных публикациях доклада были внесены корректировки, а иногда и вовсе цензурные сокращения, не говоря уже о том, что «русский Райт» пользовался, соответственно, советской архитектурной лексикой. В результате была создана ситуация, ровно противоположная римскому конгрессу или встречам в Париже: у читателей складывалось впечатление, что американский архитектор говорит с ними на одном языке. Райт критиковал Америку:
Нуждаясь в архитектуре, мы в США пошли наихудшим путем — путем подражания упадочным или мертвым культурам. И наша официальная архитектура позорит имя Свободы. Наше хваленое достижение в архитектуре — небоскреб, что оно собой представляет? Не больше, не меньше, как победу инженерии и поражение архитектуры. (Аплодисменты.)
Райт абсолютно в стиле аркинской «Какофонии» критиковал формализм: «Так называемое левое крыло нового движения в современной архитектуре не пошло дальше гладких стенных плоскостей, плоских крыш и угловых окон. А правое крыло удовлетворилось превращением здания в орнамент». Наконец, Райт приветствовал «создание подлинной архитектуры» в СССР, почти цитируя принципы соцреализма: «Я уверен, что ваши архитекторы найдут новые архитектурные формы, целиком соответствующие советской жизни» (все цитаты — из «Правды»)[230].
По возвращении в США Райт написал статью о поездке «Архитектура и жизнь в СССР» и опубликовал ее в октябрьском номере журнала Soviet Russia Today, который издавался коминтерновской Ассоциацией друзей Советского Союза (Friends
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
