усаживаясь на кровать. – Ты вообще не знаешь русского языка, и я не представляю, как ты будешь сдавать экзамен по русскому языку. Также не представляю, как я буду сдавать экзамен по физической подготовке – там такие дурацкие требования. Так что, нас надо сложить вместе и разделить пополам, – он продолжал улыбаться.
– У нас еще есть время, – утешительно произнес Магомед, – целый месяц. Ты помоги мне, я помогу тебе.
– Ты хочешь сказать, что можешь научить меня крутить «солнце».
– Да, конечно.
Но времени было мало и двое из новобранцев – Магомед и Андрей Орлов решили использовать его сполна: их двоих часто можно было видеть на беговой дорожке и гимнастических снарядах. Наблюдая за ними, через неделю, капитан заметил прапорщику:
– Видишь, как бывает. Мы метким глазом выбрали этих двоих, и они подают надежды. Вот так формируются коллективы и воинское братство. Я уверен из них будут хорошие советские летчики. Главное – дух и желание, а у них это есть.
– Может быть, – с нежеланием согласился прапорщик. У него не наладилось взаимопонимание с Орловым. Психологическое несоответствие: один – шутник, другой – меланхолик.
Прошло несколько дней, и Орлов был доволен результатами тренировок: он уже спокойно подтягивался двадцать раз, но крутиться на перекладине не получалось.
– Вот смотри, – сказал Магомед, держа руку Орлова в своей руке, – у тебя очень слабая кисть, – напряги ее сильно, а я попробую согнуть. Орлов напрягся так, что вены надулись на шее, и Магомед без особых усилий «сломал» его кисть. – Теперь дай мне обе руки и посмотри, как я легко свалю тебя. – Он схватился за обе руки Орлова, сжал и надавил вниз – Орлов с писком присел на землю, не в силах сдерживать боль.
– Ничего себе! – выдавил Орлов. – У тебя не руки, а кузнечные щипцы.
– Хочешь так – слушай меня, – сказал Магомед. – Все время: в строю, в столовой, на кровати – работай над кистью «сжим – отжим» до тех пор, пока не окостенеют кисти, руки и предплечья, понял? И ты увидишь потом, что получится.
Орлов прислушивался и делал это, несмотря на то, что сокурсники стали обращать на него внимание и подшучивать. Один раз прапорщик после отбоя с удивлением заметил мирно спящего Орлова с руками на одеяле, монотонно отжимающими кисти. Он подошел к изголовью и замер.
– Это еще что такое? – недоуменно спросил он соседа, Магомеда, на лице которого засияла улыбка.
– Тренируется, – сказал он, – даже когда спит.
– Орлов! – громыхнул прапорщик. – А ну-ка встать!
Орлов вскочил и, продолжая отжимать руки, отдал честь:
– Слушаюсь, товарищ прапорщик.
Все в кубрике проснулись и засмеялись.
За два дня до экзаменов два друга молча сидели на табуретках, спинами опираясь на ножки кровати. Орлов впервые грустил. Они не заметили, как прапорщик приблизился к ним.
– Извини, Магомед, – сказал он, – ты выполнил свое обещание: я уже мастер на турнике, а я – нет; ты, как не знал русского языка, так и не знаешь. Если я поступлю, а ты – нет, то я, наверное, тоже уйду. Как-то, знаешь, получается нечестно.
– Плохо думаешь, Андрей, – среагировал Магомед. – Я никогда не обижусь на тебя. Тело можно быстро натренировать, а вот мозги – проблема. Надо много, много читать.
– И болтать на русском тоже, – согласился Андрей. – Альтернативы нет.
– А что такое «альтернатива»? – спросил Магомед.
Орлов наморщился и странно молчал, затем повернулся к Магомеду.
– Я этот вопрос задавал отцу, и мы вместе столько смеялись: он работает кузнецом на заводе, но столько анекдотов знает на все случаи жизни. Так вот: ты живешь в городе и для старта просишь пенсию у бабушки и переезжаешь в село. Там покупаешь лоток яиц и выводишь цыплят. Потом, когда они подрастают, они тебе сносят тысячи яиц. И весной в инкубаторе ты выводишь тысячи цыплят. Прикинь – какой ты богатый. Но! Через год в сарай приходит эпидемия и дохнут все куры – полный песец! – Орлов замолк.
Магомед продолжал слушать с открытым ртом.
– А где «альтернатива»?
– Утки, брат. Утки!
Они захохотали вместе, и из-за спины к ним присоединился прапорщик.
– Так вот, у меня идея, товарищ прапорщик, – продолжал Орлов. – Что будет, если Магомед на экзамене будет гордиться тем, что знает, что такое «альтернатива».
– Э… братец, не пойдет, – отклонил предложение прапорщик, – а вдруг ему попадет Пушкин. Там надо уже петь, а не анекдоты рассказывать. И что делать?
– Рассказывать анекдот, – не унимался Орлов. – Попадет Лермонтов или Толстой – тоже про «альтернативу». В этом весь трагизм ситуации – ведь и так видно, что Магомед не знает языка, но его попытка любой ценой обойти краеугольные камни русского языка при помощи юмора – это нечто! Любой экзаменатор на это купится. Они, что, у вас эти экзаменаторы бессердечные, товарищ прапорщик?
Так и вышло: Магомед рассмешил комиссию отличным знанием одного русского анекдота и умением варьировать скудными знаниями языка, чтобы доказать, что у него неплохая логика и упорство, что стало веским аргументом того, что комиссия решила, что языковый барьер он преодолеет быстро. Он сдал экзамен и был принят в училище.
Радости друзей не было предела: из 1367 абитуриентов они попали в число 225, которых приняли в училище.
Первый курс: лекции, семинары, строевая подготовка, сапоги, портянки, мозоли на ногах, усталость – вся эта суета изо дня в день ковала курсантов летного училища. Магомед впервые почувствовал, что времени так мало для всестороннего развития и самоподготовки. Все это ему давалось легко и сделал в своей жизни первую ошибку: переоценил свои возможности и перестал заниматься русским языком, и здорово попался на том, что писал лекцию по истории КПСС[1] на аварском языке.
Во время очередной проверки конспектов преподаватель обнаружил странную тетрадь, где все писалось на странном языке, и он пришел в ярость:
– Чья эта тетрадь?
Магомед встал, еще не подозревая о провале.
Преподаватель еле сдерживал свои эмоции.
– После уроков зайдете в канцелярию, – строго приказал лектор. После уроков Магомед получил первый в жизни выговор за то, что писал лекции на аварском языке.
Вечером того дня он получил первое письмо из дома – почерк Тайгиба. Он на ходу вскрыл конверт и пробежался по строкам, как вдруг у него перехватило дыхание. Время остановилось – остановился и сам, потеряв ориентиры. Увидев краем глаза дерево, которое росло на газоне, он приблизился и оперся одной рукой, чтобы отдышаться. Он поднес строки к глазам еще раз: «…вчера мы похоронили Гюльжи, перед смертью она все время произносила твое имя. Мне кажется, что она умерла от тоски».
Утром,
