репутация.
Естественно, мягко говоря, я после такого насыщенного дня рождения порядком устал, под вечер практически мгновенно отрубившись. Мне было очень тяжело привыкнуть к тому, что за мной никто не следил и не мог потревожить, и всё же — я смог справиться с этим.
К сожалению, все мои старания по психологическому преодолению себя спустили в унитаз.
— Хей-хей, босс, а я вернулся! Любезно пообщавшись с твоими друзьями, я неожиданно понял, что хочу вечность служить тебе, босс! Или, может, сэр? А может, Мистер Фишер? Да, думаю, Мистер Фишер — звучит круче всего! Ты ведь какая-то там шишка, да?
Говоря абсолютно вежливо и тактично, я чуть не обосрался. У детей сон обычно очень чуткий, организм находится только в процессе формирования. Имея взрослое сознание, неприлично развитый мозг (с чем бы я лично поспорил, но тут даже не мои слова, а слова головастиков из Атлантиды) и океан сверхъестественной энергии, которой можно крутить затопленный мир как угодно, мне даже так с трудом порой удавалось сдерживать естественные потребности тела, не говоря уже про какие-нибудь слёзы или спонтанные истерики.
В такие моменты появлялась жалость и пониманием к малюткам. На какие-то доли секунды.
Подскочив, в кромешной тьме стал оглядываться, чувствуя, как от испуга у меня проступили слёзы и закружилась от резкого пробуждения голова. Достаточно быстро найдя улыбающуюся в темноте красную зубастую рожу, на которой появились седые длинные волосы, со слезами на глазах закричал:
— А ну пошёл вон из моей комнаты, ублюдок красный!
Каким-то образом у ещё не созданной ветви Атлантиды появился новый сотрудник.
Счётчик крайне специфической неудачи, к сожалению, в этот момент только начинал набирать обороты.
По какой-то причине мне казалось, что Мистер Стивенсон сейчас был бы очень доволен.
Глава 8
После появления красной страхоёбины в моей жизни мало что изменилось, я бы даже сказал — наступила светлая полоса. Правда, продлилась она не сказать, чтобы долго. Когда я упоминал свою плохую удачу, то имел в виду далеко не удары об тумбочку мизинчиком (за этим я следил особенно внимательно и, кажется, уже даже в чём-то стал подозревать любые острые углы в доме), а про…
Скажем так — вероятность того, что я наткнусь на какую-то херню.
Из-за того, что я контролировал свои энергетические колебания, то вполне мог маскировать свою ненормальность. Имитировать защиту неверия простых людей, которая делала меня для большинства тварей банально неинтересным. Увы, в моём случае это не работало: будто сам мир стремился меня столкнуть с чем-то как можно более опасным и лишний раз убить особо жестоким и страшным образом.
И я даже был уверен, что не «будто», а вполне буквально.
— Садик? — переспросил я, отвлекаясь от своих каракулей.
Родителям было не комфортно находиться в моей комнате, из-за чего приход моего-Феликса отца меня слегка удивил. К четырем годам моя кисть уже достаточно разработалась, чтобы я мог начать изображать свой вечный источник вдохновения, из-за чего достаточно скоро всё помещение комнаты было развешано в моих крайне сомнительных художествах. Мне так было банально спокойнее и комфортнее. Как детский ночник, защищающий от темноты.
— А ты всё рисуешь, бандит, — потрепал меня старший Фишер по голове, криво ухмыльнувшись. — Да, мы с твоей мамой решили, что тебе нужно походить перед школой немного в садик. Найдёшь себе первых друзей, а то всё время один, мы уже переживаем.
Оглядываясь назад, большую часть дня мы с Джимом не виделись, если вообще виделись. Обычно он приходил ближе к ночи. Мужик в целом очень работящий и ответственный, я даже каким-то уважением к нему проникся, перестав мысленно пренебрежительно обращаться к нему. Можно сказать, возникла какая-то доверительная связь. Великая честь от одержимого, конечно. В отличие от матери меня-Феликса, он говорил намного меньше, да и в целом намного беззаботнее относился к моим странностям. Главное, чтобы не орал, как делал это раньше, ну а то, что вся комната обвешана в чёрных абстрактных созданиях, которые вызывают подсознательную тревогу…
Это такое, мальчишеское.
Кроме того, меня подкупало, что Джим в наших разговорах относился ко мне если не как к взрослому, то хотя бы пытался делать вид, слушая меня и, самое главное, иногда прислушиваясь к тому, что я говорю. Ко мне слишком долго относились как к твари без каких-либо прав, так что он меня, несмотря на относительно нечастые разговоры, купил с потрохами.
Всё же, за время «отпуска» я по чуть-чуть таял. Нормальным человеком мне не стать, но там, глядишь, даже ценить отдельных индивидуумов начну. Моя низкая эмпатия к людям и напрочь прогнивший характер — не что-то врождённое, а приобретенное, в конце концов.
Услышав вполне логичные умозаключения отца, я сделал вид, что задумался.
— Мне не нужен садик, пап.
Явно ожидая такого ответа, Джим не стал из себя строить невесть что, вместо этого присев на колено, взяв меня за руку, в которой я держал уже порядком исписанный карандаш. Тени теней от тени наблюдали за происходящим вместе со мной.
— Твоя мать очень переживает, Феликс.
— Бывает.
Отец кашлянул.
— И всё же…
— Ей точно что-то наговорили её подруги, — закатил я глаза.
Джим хмыкнул.
— Как для четырёхлетнего ребёнка, ты слишком умный, бандит. Но мозги — это не единственное, что пригодится тебе во взрослой жизни. Тебе нужна поддержка, понимаешь, о чём я?
Я не сдержал слегка ненормального хихиканья.
— У меня есть друзья, пап, и много. Они вокруг тебя.
Джим мимоходом осмотрел мои художества. Подул холодный ветер, казалось, где-то на самом краю сознания кто-то захихикал.
Отец явно не оценил.
— Матерь Божья, твоё увлечение добавит мне седины раньше, чем работа, — поёжился отец, после чего, что-то решив, резко встал. — Так! Молодой человек, выбора у тебя всё равно нет. Хотя бы немного, но в садик ты походишь.
Моё лицо стало настолько недовольным, что Джим громко заржал.
Как ни странно, мужик пришёл ставить своего сына перед фактом, а не договариваться.
— Хочу сладенького, — решил я немного поторговаться. — Молочный шейк!
К сожалению, моя «Универсальная Удочка» больше не принимала вкус именно сладенького молочного шейка. Я могу его воплотить, но на вкус он был и близко не столь сладким, как это было, когда мне его подарил Мистер Стивенсон. Буквально безвкусный.
Мир — несправедливое говно. Когда мошенническими схемами разбогатею, буду покупать себе молочные шейки каждый день.
На секунду задумался над тем, что ко мне в голову пришли мысли типичного любящего сладкое карапуза, но я, кажется, наоборот прозрел.
— Во-о-от как, — сделал вид, что задумался отец. — Хорошо, будет
