с чистой совестью. Хотя, возможно, причина в том, что нам это привычно — сливки, сахар, мёд, мы не боимся калорий, напротив, мы их любим. Двадцатый век по большей части был веком голодным: царские «недороды», империалистическая война, революция, гражданская война, коллективизация, Великая Отечественная, потом опять голод… Мы-то его не застали, а вот родители помнят. И память эта будет жить еще долго.
В общем, всё подмели.
И хорошо.
Терпеть не могу оставлять недоеденное. Научился в Дортмунде: что осталось на столе, завернут в салфетку, упакуют в коробочку, и потом, в спокойной обстановке, можно и доесть. Валютой заплачено! Пора и у нас ввести подобную привычку. Не баре. Совсем не баре.
Но тут заворачивать было нечего, разве что конфеты в карманы рассовали, домой детишкам, а остальное — съедено и выпито. Подчистую. Значит, деньги потрачены не зря.
Мы церемонно прощались, нам обещали писать, звонить и присылать тексты, мы отвечали, что будем ждать и надеяться.
Наконец, москвичи разошлись.
Я раздал чаевые, это обязательно, люди старались, а здесь мы не в последний раз. Надеюсь.
Наши, из «Поиска», ночуют в «Москве», завтра будут гулять по столице, кто-то пойдёт в Третьяковку, а кто-то в ЦУМ или ГУМ, в надежде купить туфли, кофточку или что-нибудь еще, а вечером отправятся назад, в Чернозёмск. У всех на руках командировочные удостоверения: в стратегических точках, у тех же универмагов, патрули проверяют документы и спрашивают, а почему вы, граждане, в рабочее время стоите в очереди?
А потому, что после работы очередей нет, но нет и товаров.
Спустились вниз. Маменька с Галиной и Марцинкевичем взяли такси. Сейчас это проще простого: после того, как с первого апреля оно опять вдвое подорожало, люди такси сторонятся. Не только в булочную не ездят, но и вообще. Не привыкли — сорок копеек за километр. Дорого.
Ну, маменьке теперь не дорого.
А мы решили пройтись. От «Москвы» до Дома На Набережной примерно два километра. Погода хорошая, кругом яркие фонари, отчего б и не пройтись? Хоть и поздно, но мы не в Чикаго, мы в столице нашей Родины. И не просто в столице, а в самом её центре. Рубиновые звёзды видно!
Идём не спеша, дышим ночным воздухом, приходим в себя после шума и веселья. Остываем.
Прошлись по Каменному мосту, наш дом уже близко. Зашли в скверик — больно воздух хорош.
Сидим на скамеечке, из девочек выветривается хмель, из меня — беспочвенные фантазии.
Напротив — стенды с большими портретами, полтора на два метра. Члены Политбюро. Исполнены так, что кажется, будто все они смотрят только на тебя. И Андрей Николаевич среди них.
Уже решили уходить, как девочки что-то заметили в кустах, переглянулись, и дружно сорвались. Как доберманы. Но без команды.
Они сами себе отдают команды.
Через несколько секунд они вытащили из кустов человека в плаще. Чёрном плаще с капюшоном. Вытащили неласково, заломив руки.
Лиса достала из кармана куртки свисток, и свистнула. Коротко, два раза, но очень громко.
И через несколько секунд послышался ответный свисток, не очень близко, но и не далеко.
Лиса опять подала два коротких свистка.
— Пустите! Вы не имеете права! Пустите! — забился схваченный незнакомец, но был тут же поставлен на колени.
Незнакомец ли?
Я подошел поближе. Ба, да это лучший писатель Москвы, Андрий Слива!
— Девочки, это же тот побирушка, возомнивший себя писателем, помните, я рассказывал. Что это вы с ним так жестоко?
— Мы с ним ласково. Очень, — ответила Лиса, и снова свистнула.
На дорожке показался милицейский патруль, два человека.
— Что здесь происходит? — строго спросил старший сержант.
— Поймали натурщика, — ответила Ольга. — А может, и кого похуже!
— Я писатель! Я великий русский писатель! — Слива пытался кричать гневно, но получалось не очень.
Его поставили на ноги, и второй милиционер, просто сержант, распахнул плащ Сливы.
Под плащом был сам Слива, в натуральном виде. То есть иной одежды, кроме плаща, не имел.
Неужели пропил? Ага, ага…
— Спасибо, граждане, — поблагодарил нас старший сержант. — Предъявите документики только!
Первой протянула паспорт Ольга.
— Я — Ольга Стельбова. Мой папа, Андрей Николаевич Стельбов — член Политбюро ЦК, вот он, на портрете — и она показала на стенды. — Он может подтвердить мою личность. В любой момент.
— Порядок такой, Ольга Андреевна, просто порядок. Мы к вам со всем уважением. Но нужно пройти в отделение и написать заявление. Основание для задержания этого натурщика.
И мы прошли. По дороге Слива кричал, что ненавидит москвичей, ненавидит зажравшихся писателей, ворующих его мысли, ненавидит всех жирующих, шляющихся по ресторанам, когда он за свет не может заплатить. Шлюх продажных ненавидит, за деньги готовых на всё, а если денег нет, то и не смотрят на тебя!
Его вразумляли короткими тычками, но ненадолго, через минуту он начинал ненавидеть снова.
По счастью, отделение было не так и далеко.
В отделении нас встретил дежурный капитан. Составил протокол.
— У вас тут в районе не было случаев нападений? На женщин, на детей? — спросил я, подписывая бумагу.
— Мы, товарищ Чижик, разберёмся. Самым тщательным образом. Вам спасибо и благодарность, большое дело сделали, но дальше будут работать следователи прокуратуры. Вас подвезти домой? — видно, капитан удостоверился, что Ольга не самозванка, удостоверился и преисполнился.
— Мы сами, — ответила Ольга.
Домой мы попали в третьем часу.
Пришли, и стали пить чай. Краснодарский.
— Как-то вы слишком уж лихо. А если бы у него был нож?
— Ну куда бы он его спрятал, нож? Некуда ему прятать нож, — ответила Лиса. — Мы, Чижик, пока ты в Спорткомитете был, в «Динамо» наведались. Там нам и рассказали, что появился какой-то типчик… Нападает на женщин и детей. Сначала вот так, обнажается, а иногда идет и дальше. Душит.
— И предупредили быть осторожными?
— Предупредили. А разве мы неосторожны?
— Мы очень осторожны, — подтвердила Лиса. — У него не было ни одного шанса.
И я успокоился.
Глава 9
22 мая 1978 года, понедельник
Трезвость и жизнь
— Я не собираюсь читать вам лекции о вреде употребления алкоголя в мировом масштабе, о том, что алкоголь делает с печенью, почками, поджелудочной железой и даже с мозгами — если они, конечно, у алкоголиков есть. Шутка. Люди здесь все взрослые, образованные, в школе учились, должны понимать сами. Кому интересны детали — на выходе получите брошюрку общества «Знание».
Я скажу о вреде употребления алкоголя конкретно здесь, в Ливии. В чем вред лично для вас? Ливия — страна мусульманская. Её законы восходят к шариату. И потому ввоз спиртных напитков, продажа спиртных напитков, изготовление спиртных напитков и употребление спиртных напитков — это серьезное правонарушение. Голову за него не отрубят, а дюжину плетей — всегда пожалуйста. И крупный денежный штраф. Когда я говорю крупный — это значит крупный. Размером в месячную зарплату. Попадётесь вдругорядь — тогда тюрьма. Но вы не попадётесь. После первого нарушения человека отправляют обратно, в Советский Союз. Перелёт за счёт нарушителя трудовой дисциплины. И, конечно, никаких дополнительных выплат он не получит.
Так что удар будет не только по печени, удар будет по карману пьющего, и по репутации пьющего. О работе за границей можно будет забыть.
Это первое.
Теперь второе. За отсутствием легального алкоголя появляется соблазн пить технические жидкости — растворители, политуры, стекломои и прочие. Так вот, эти жидкости ядовиты, некоторые — смертельно ядовиты. И не думайте, что я вас запугиваю, чтобы вы не пили народное добро. Ядовиты. Да вы и сами это знаете: метиловый спирт, этиленгликоль и прочие химические вещества ведут к слепоте, а в больших количествах и смерти. Что значит в больших количествах? В больших количествах — это стакан.
Вчера в наш госпиталь поступило четверо человек. Предварительный диагноз — отравление суррогатами алкоголя, содержащими метиловый спирт. Что они пили, стеклоочиститель или растворитель, мы не знаем, пораженные в бессознательном состоянии. Если им станет лучше — заметьте, я говорю не «когда им станет лучше», а «если», — мы их спросим. Перед отправкой в Союз, да.
На этом у меня всё. Вопросы есть? Вопросы по существу?
— Пророк запрещал пить вино, о спирте он ничего не говорил, — сказал с места парень моих лет.
— Это не по существу. Я не собираюсь толковать Коран. Если вам не нравятся ливийские законы — лучше возвращайтесь в Союз сразу, непоротым.
Больше вопросов не было.
Я выступал перед Второй Механизированной Колонной, прокладывающей один из каналов Великой Рукотворной Реки. Санпросветработа. Время выступления — пять минут. Людей привезли в Ливию не лекции слушать, а работать.
Ну, и я в Ливии не для того, чтобы уговаривать «не пейте отраву». Но случай чрезвычайный. Сейчас в госпитале пытаются спасти четверых отравившихся. Но это третья
