трактовка политической теории нации связывает это явление не столько с этатистским субъектом — государством, сколько с гражданским — с обществом, подчеркивая ведущую роль общества, народа в политической системе правового государства. В такой трактовке и ООН — это организация не всех государств земли, а только признанных мировым сообществом в качестве суверенных государств-наций, основанных на народном суверенитете, при котором власть подчиняется воле народа (нации), а не диктатуре монарха, вождя, военной хунты или олигархических групп.
Концепция гражданской нации стала складываться в послевоенной Европе и в США. Одним из первых такой подход к нации выразил выдающийся американо-немецкий политолог Карл Дойч, провозгласивший: «Нация — это народ, овладевший государством»[130]. Позднее похожую трактовку политической (гражданской) нации поддержал гарвардский профессор Руперт Эмерсон:
Нация стремится овладеть государством как политическим инструментом, с помощью которого она может защитить и утвердить себя. <…> …Нация фактически стала тем, что придает легитимность государству. Если в основу государства заложен любой другой принцип, а не национальный, как это имеет место в каждой имперской системе, то его основы в век национализма немедленно ставятся под сомнение[131].
С 1960‐х годов стало популярным научное представление о том, что гражданская нация не только легитимизирует государство, но и формирует национальные интересы, которые должны переплавляться государством в политические стратегии. Главное же, что нация, как общество, объединенное единством гражданских ценностей, только одна и способна предотвратить перерождение демократического государства в тоталитарное.
В 1990‐х годах исследователи стали называть важнейшим признаком появления гражданской нации такое изменение массового сознания, при котором формальные граждане овладевают гражданской культурой и начинают дорожить ценностью своих прав и обязанностей, а также осознавать решающую роль граждан в политической системе государства в качестве источника власти. В таких условиях активно формируются добровольные ассоциации и другие институты гражданского общества, способные контролировать деятельность государственной власти и защищать интересы общества.
Итак, появление развитого и влиятельно гражданского общества позволяет характеризовать политическую нацию как гражданскую, которую признают наиболее демократичной формой развития нации.
Приверженцы гражданской версии политической теории нации подчеркивают, что нация — это не просто население государства или согражданство и даже не просто гражданское общество, — это еще и общность, объединенная едиными культурно-ценностными узами. Такая точка зрения на нацию сложилась во многом под влиянием Э. Геллнера и Б. Андерсона — двух самых известных специалистов в области теории нации, идеи которых надолго определили развитие этой отрасли знания. Наша краткая, по необходимости, характеристика творчества обоих авторитетных ученых, разумеется, не претендует на исчерпывающий анализ их взглядов. Мы лишь хотим обратить внимание наших читателей на некоторые нюансы концепций Геллнера и Андерсона, которые остались малозамеченными, ускользнув от внимания большинства толкователей трудов обоих мыслителей.
Эрнест Геллнер внес огромный вклад в развитие теории нации и национализма. Теорию Геллнера можно назвать экономико-культурологической. Как приверженец идей модернизации, он выводит неизбежность появления гражданского национализма и политических (гражданских) наций из новой роли культуры в индустриальном обществе, в отличие от традиционных аграрных обществ. В традиционном обществе сосуществуют малые, народные культуры, замкнутые в пределах самодостаточных общин. Стоящие у власти административные и духовные элиты заинтересованы в сохранении и даже углублении культурных различий, отсюда крайне редкое совпадение между политическими границами и сферой распространения отдельных этнических культур. Ситуация стала меняться в ходе индустриальной революции Нового времени (XVIII–XIX века), стимулировавшей рост культурной стандартизации общества и вытеснения местных самобытных культур единой для государства, универсальной и профессиональной. Мобильное же по своей природе индустриальное производство требует культурной однородности общества. Возникает потребность в развитии единого национального языка и общих культурных смыслов. Единообразие культуры может быть обеспечено лишь централизованной системой образования, за которой стоит современное государство. Поэтому совпадение политического сообщества и поддерживаемой им единой национальной культуры становится нормой Нового времени, предстающей в истории как националистический императив.
Итак, концепцию Геллнера в ее первоначальном виде можно упрощенно представить в виде простой схемы. В ней исходным импульсом образования наций выступает экономическая модернизация. Она вызывает потребность в обеспечении культурной однородности населения той или иной страны, а также в политической кодификации населения (граждан) в качестве основного субъекта государства-нации. Главную функцию в борьбе за построение культурно однородных обществ в границах существующих государств или завоевании национально-государственного единства и независимости народов, не имевших своей государственности, берут на себя националисты, которые, по мысли раннего Геллнера, играют решающую роль в созидании нации (nation-building). Эта идея казалась логичной и абсолютно неуязвимой для критики, однако в конце своей жизни Геллнер во многом отказался от этой схемы, что не умалило его заслуг в том, что он одним из первых сформулировал основной признак политической нации — ее связь с государством, а заодно определил важнейшую политическую функцию национализма. По Геллнеру, национализм — «политический принцип, требующий совпадения национальной общности и государства»[132].
Геллнер был одним из пионеров использования методологии конструктивизма в развитии теории наций и национализма. На этом пути он прославился уже тем, что ввел в научный оборот свой знаменитый афоризм о политическом субъекте, сконструировавшем нации: «Именно национализм порождает нации, а не наоборот»[133]. Эта идея, впервые опубликованная в монографии «Нации и национализм» (1983), цитировалась множество раз, на многих языках мира, и известна больше, чем любое другое изречение Геллнера. Однако мало кто обратил внимание на то, что спустя 11 лет после выхода упомянутой книги сам мэтр фактически опроверг свою идею о роли национализма в строительстве наций.
В 1994 году, за год до смерти мэтра, вышла последняя монография Геллнера: «Условия свободы: Гражданское общество и его исторические соперники»[134]. В ней изложена принципиально иная схема исторического соединения национальной культуры и государственных границ. Выдающийся ученый не побоялся показать, что такое соединение произошло во многих странах Европы (прежде всего на севере континента и на его Атлантическом побережье) намного раньше, чем он предполагал ранее, — еще в период Средневековья, за несколько веков до появления в эпоху модерна сил, которые стали называться националистами. Значит, все-таки не националисты сконструировали нации, во всяком случае не везде и не всегда они себя в этом проявили. Так, политическая история Англии не оставила этническим националистам места для участия в национальном строительстве, поскольку на Британских островах нация стала складываться еще в XV–XVI веках и совсем не так, как первоначально предполагал Геллнер: не снизу — усилиями националистов, а сверху — усилиями государства и спонсированной им профессиональной культуры. Поэтому, когда спустя три-четыре столетия в Англии наконец появились националисты, в них уже не было нужды в качестве создателей нации, она уже существовала: «…нация Шекспира уже не нуждалась в
