параличе, который вполне может вызвать скользящий прилет по голове, ему показалось, будто что-то хрустнуло во всем теле, и он откатился в сторону. И не просто откатился: Кэл буквально примагнитился к своему оружию, лежавшему поперек скалы. Сила и прыть сами отправили его в этот полуполет.
Нырнув за камень, он схватил винтовку. Ему даже не пришлось поднимать ее: дуло уже было направлено прямо на человека, приближавшегося к нему.
Рука Кэла внезапно дрогнула из-за странного поведения Исава Брилла. Вместо того, чтобы выстрелить или отскочить в укрытие, мужчина шел прямо на него, держа винтовку на сгибе руки, с этой проклятой ухмылкой на небритом лице. Он сошел с ума? Неужели не видит, что его враг снова встал, полный жизни, со взведенным курком у сердца? Брилл, казалось, смотрел не на него, а в сторону, на то место, где только что лежал Рейнольдс.
Не тратя времени на раздумья о действиях Брилла, Кэл Рейнольдс выстрелил. Из широкой груди Брилла брызнула кровь. Он отшатнулся, раззявив рот, и выражение его лица снова заставило Рейнольдса замереть. Исав Брилл был из породы тех, кто сражается до последнего вздоха. Не стоило сомневаться, что он продолжал бы слепо нажимать на спуск до тех пор, пока жизнь не уйдет из него с последней каплей крови. Но грохнувший выстрел стер с его лица гримасу свирепого торжества — ее сменило изумление. Он не попытался поднять свою винтовку, выскользнувшую из пальцев, и не схватился за рану. Раскинув руки в беспомощном жесте, он отшатнулся назад на медленно подгибающихся ногах. Его черты застыли в маске тупого изумления, которая заставила Кэла содрогнуться от ужаса.
Сквозь приоткрытые губы Брилла хлынул поток крови, окрашивая влажную рубашку. Подобно дереву под топором лесоруба, которое сперва только качается, но потом внезапно устремляется к земле, Исав рухнул в мескитовую траву и остался лежать неподвижно.
Кэл Рейнольдс поднялся, оставив винтовку там, где она лежала. Холмы, поросшие травой, плыли перед его взором, туманные и расплывчатые. Даже небо и пылающее солнце обрели вдруг мглистый нереальный вид. Но душа его ликовала.
Долгая вражда наконец закончилась, и независимо от того, получил он смертельную рану или нет, он послал Исава Брилла вперед себя — протоптать дорожку в пекло!..
Рейнольдс вздрогнул, бросив взгляд в то место, куда он перекатился после удара. Он пару раз моргнул; может, зрение сыграло с ним злую шутку? Вон там, в траве, лежит мертвый Исав Брилл, а всего в нескольких футах от него — еще одно распростертое тело…
Застыв от удивления, Рейнольдс впился взглядом в сухопарую фигуру рядом со скалами. Та лежала частично на боку, словно искореженный судорогой манекен, — руки раскинуты, пальцы скрючены, тщетно цепляясь за воздух. Коротко остриженные волосы песочного цвета забрызганы кровью, а через ужасную пробоину в виске виднеется мозг. Из уголка рта мертвеца сочилась тонкая струйка табачного сока, пачкая пыльный шейный платок.
И пока Кэл Рейнольдс смотрел, ужасное стало для него очевидным. Он сразу понял, кому принадлежали кожаные браслеты на запястьях, и с пугающей уверенностью знал, чьи руки застегивали этот пояс с оружием, а привкус табачного сока все еще ощущался у него во рту.
В одно короткое разрушительное мгновение Кэл понял, что взирает на собственное безжизненное тело. И вместе с осознанием этого на него снизошло истинное забвение.
Перевод Г. Шокина
Примечание
Рассказ написан в 1932 году. Первая публикация — журнал “Weird Tales”, июль 1933-го. Входит в выделяемый исследователями творчества автора условный подцикл «Сверхъестественный Юго-Запад». Ранее издавался под названием «Человек на земле» (в переводе известного российского энтузиаста и исследователя творчества Говарда Дм. Квашнина и А. Мироновой). Данный рассказ, поначалу развивающийся в реалистическом ключе и лишь в конце раскрывающий мистическую подоплеку событий, исследует еще один популярный троп литературы ужасов, так называемую «месть из могилы» (vengeance from beyond the grave), реализуя данный архетипический сюжет в декорациях Дикого Запада времен золотой лихорадки, — эта эстетика чрезвычайно импонировала Говарду, который, например, считал американского беспринципного преступника-стрелка Джона Уэсли Хардина одним из трех «величайших стрелков Запада» после Билли Кида и Дикого Билла Хикока. Это может показаться странным, учитывая, что на совести Хардина множество импульсивных убийств представителей американского Севера и чернокожих, нередко совершенных выстрелом в спину, а Говард прославлял воинскую честь в историях о Конане-варваре. «Какие бы преступления ни совершали [люди наподобие Хардина], — излагал он в одном из своих писем, — можно сказать, что они были более чем оправданы войной, которую они вели против вандалов, в то время грабивших Юг [многие современники Говарда, стоит заметить, придерживались тех же взглядов]. Я, конечно, не считаю человека преступником только потому, что он убивает личного врага в честном поединке. Некоторые из этих убийств — результат кровной мести, длившейся тридцать или сорок лет. Люди, совершившие их, ни в коем случае (или не обязательно) являются преступниками».
Обитатель холма
Стив Брилл не верил ни в демонические, ни в призрачные силы; а вот Хуан Лопес, напротив, нимало не сомневался в их реальности. И все же ни упорный скептицизм первого, ни истовая вера второго не уберегли их от ужаса, с коим довелось этим двоим столкнуться, — ужаса, о существовании которого в тех краях позабыли за три с лишним века, покуда он сам не напомнил вдруг о себе, воспрянув из мрачной бездны древности.
Когда в тот последний вечер Стив Брилл сидел на своем ветхом крыльце, его мысли были весьма далеки от зловещих угроз и являлись сугубо практичными; он хмуро оглядел свои поля и выругался. Брилл был высоким, длинноногим и крепким, как кожа ботинка, истинным сыном первооткрывателей стали, вырвавших землю Западного Техаса у Матери-Природы. Вечно загорелый, он был силен, точно длиннорогий бык; его тощие ноги были обуты в ковбойские сапоги. Теперь он проклинал себя за то, что покинул седло мустанга и занялся сельским хозяйством. Все-таки он не был рожден для фермерства!
Впрочем, в неудачах была не только его вина. Всю зиму шли сильные дожди — сущая невидаль по меркам Западного Техаса, — поэтому он надеялся на действительно хороший урожай. Но, как водится, ему не повезло: вскоре сильная буря почти уничтожила посевы кукурузы, а те ростки, что всё-таки взошли, сначала пострадали от засухи, а потом были
