Я видел таких.
– Бросьте! Вы принимаете нервное возбуждение за радость, а утоленное тщеславие за счастье. Гордыня ведь имеет много ликов, посмотрите глянцевые журналы и убедитесь. Только за этими лучезарными улыбками все равно стоит мрачный демон, который ненавидит всякого, кто способен по-детски простодушно радоваться жизни. Умри ты сегодня, а я завтра – вот и вся философия этих людей.
Мы уже привыкли к этим вечерним беседам. Часикам к восьми я приходил к Георгию Семеновичу в гости, он наскоро накрывал стол, я выкладывал на него банки с кока-колой, сигареты, зажигалку, с удовольствием вытягивал ноги и мы обменивались мыслями, которые томили нас целый день.
– Скажу Вам в утешение, Олег, – Георгий Семенович поднял указательный палец вверх – вы страдаете – значит живы. Значит не все потеряно. Что Вас мучает, скажите?
– А чему радоваться, отец Георгий? – (Георгий Семенович уже привык к этому обращению) – семьи нет, работы нет, цели нет… Загулял бы, да пить вот не умею и не хочу. К азартным играм равнодушен, слава Богу. Что остается? Вот пытаюсь освоить рыбалку. Получается, что я весь такой умный -разумный ни хрена не понял в жизни. А наша недоучка Лиза, которая мечтает стать путаной, вся кипит от жажды жизни. За что ей Бог дал?
– Шутя спросили?
– Не знаю. Даже этого не знаю. У меня сейчас два пути: или погрузиться с головой в свинство, пока не захлебнусь в дерьме, или уйти в работу. И тоже с головой. По-другому я не умею.
– Лиза заходила днем. Спрашивала про Вас. Опять хвасталась плеером. Говорила, что Вы обещали ей накупить еще разных подарков… Не боитесь, что она может возомнить себе… что угодно?
– Боюсь.
Георгий Семенович удивленно поднял на меня глаза.
– Боюсь. А что толку? Она уже возомнила. Хочет ехать со мной в Петербург. Карьеру делать. Только вот еще не решила: путаны или манекенщицы. А я должен помочь ей на первых порах. Как Вам такой расклад?
– Я… я даже не знаю… элементарная порядочность…
– Георгий Семенович, – перебил его я – неужели Вы думаете, что меня можно так дешево купить? Я не педофил, и псковская нимфетка с оцарапанными коленками меня не торкает, извините за плохой французский. Только ей на мою порядочность похоже наплевать. Как и на Вашу. Мы с Вами для нее два любопытных троглодита, которые каким-то чудом не вымерли во время катаклизма. Все стремительно эволюционировали, а отец Георгий по- прежнему ест травку. Зато не кусается, слава Богу. Поверьте, у нее всегда найдется какой-нибудь Яшка, который наставит на путь истинный быстрее, чем мы с вами.
– Я тоже думал об этом – тихо ответил Георгий Семенович – признаюсь, у нас был с ней серьезный разговор. С месяц назад. Мои друзья в Петербурге могли бы помочь на первых порах устроиться. Только…
– Понятно. Только не проституткой. В этом все и дело. Похоже мы с Вами ничего не можем сделать, а, отец Георгий? Вы, по крайней мере, можете помолиться о заблудшей душе рабы Лизы.
– А Вы? – все так же тихо и как будто устало спросил Георгий Семенович.
– Пробовал. Не выходит.
– Вижу, Олег, Вы страдаете, а сказать не решитесь… Любите говорить про бессмысленность, а сами мучаетесь. Бравируете. Силой хвалитесь. А глаза больные. Если все бессмысленно – что мучает? Одной бессмысленностью больше, другой меньше… Может Вам пора на исповедь сходить?
– Это в церковь что ли?
– Ну, да, а куда еще? Вы крещеный ли?
– Спасибо бабушке. Здесь, кстати, и крестили, неподалеку. У меня ведь корни из здешних мест. Нет, знаете ли, на исповедь не готов… Я и себе-то исповедоваться боюсь, не то, что чужому человеку. Мне вот другое интересно, раз уж мы заговорили об этом. Часто думал об этом, а спросить некого. Вот, предположим, верует человек, по-настоящему верит. Это же как его должно переколбасить, извините? Он же сиять должен, по ниточке ходить, его же за версту видеть должно? Вот, он! Идет! Верующий! Впереди у него – рай, вокруг возлюбленные братья, позади сплошные добрые дела! А как иначе? Шаг влево, шаг вправо – расстрел! Только вперед, к Царствию Небесному. Я извиняюсь за грубость, конечно… Но действительно, если веришь – зачем грешишь?
Отец Георгий кивал головой, словно много раз слышал подобное и теперь не удивлен.
– Вы знаете, Олег, у меня был приятель, тоже реставратор, Коля. У него был диабет и куча разных других болячек. Ему категорически нельзя было сладкого. Он знал – заметьте, не верил, а знал! – что умрет, если не будет соблюдать диету. И… ел. Особенно любил мороженое с шоколадом. Ел и плакал… В прошлом году мы его похоронили. Человек знает, что для того, чтобы чувствовать себя бодрым и здоровым, нужно заниматься физкультурой, соблюдать режим, не набирать лишний вес, и что же? Многие соблюдают? В мире существует закон, который никому еще не удалось обойти: хочешь счастья – заслужи его! Потом! Как спортсмен, который кует победу на тренировках. А иногда и кровью. Чтобы накачать мускулы, как у Шварценеггера, нужны годы изнурительных тренировок. А чтобы «засиять», как Вы выразились, нужно стать святым. Через узкие врата достается Царствие Небесное. Широки врата для греха: выпил стакан водки и – счастлив. Согласны?
– Нет. Зачем столько препятствий? Почему нельзя сразу -хоп! И счастлив?
– Как наша Лиза? А Вы верите в ее счастье? А ведь это ее философию Вы только что озвучили. Она поэтому так и стремится в Питер. Там этих «хоп!» предостаточно.
– Да… лет на пять ее, пожалуй, хватит. Если на наркотики не подсядет или пить не начнет… А потом не знаю…
Так уж получалось, что наши разговоры с отцом Георгием всегда заканчивались Лизой. Георгий Семенович сокрушался, что не видел выхода из тупика. Я мало-помалу втягивался в эту историю, чувствуя с неким внутренним протестом, что втягиваюсь в очередной блудняк, который ничего кроме забот не обещал мне в будущем.
Лиза, как бездомная собачонка, которую угостили косточкой, прикипела ко мне сразу. Это раздражало и пугало меня, но я ничего не мог с этим поделать. Собачонка лишь отскакивала назад, когда я прикрикивал на нее с фальшивой суровостью, но тут же скакала от радости, виляла хвостом, запрыгивала на колени, стоило ей уделить толику внимания. Утром она уже заявлялась в гости, прямо к завтраку, всерьез зля сестру.
– Пришла – не запылилась! – ворчала Ленка, когда громко скрипела на пружинах и бухала входная дверь веранды и в комнату, раздвигая тюлевые занавески, втискивалась белая голова, украшенная панамой. –
