Покои освещает он обилием светилен,
Но сердце держит он во тьме и беспросветном мраке.
Завесы открывает он на окнах, только чувства
Свои он запер и закрыл. И прочно он смыкает
Дверей затворы, сторожит он нажитые деньги,
Но уст распахнуты врата, и мысль, как-будто птица,
Выпархивает и потом далёко улетает.
Безумец, ценит он свою скотину даже больше,
Чем самого себя. О ней печется он поболе
Своей несчастнейшей души. Он землю засевает
Свою отменнейшим зерном, отобранным с усердьем.
Но в сердце плевел и бурьян один разросся пышно,
Рассудок брошен и забыт, растоптан и поруган.
Он в поте виноградник свой оградою обносит,
Заботливо он черенки лозы получше ищет,
А ум его как плеть лозы Содомских вертоградов.
Мул и ступить не смеет здесь, ему любезной нивой,
Но вепрь чащобный роет ум, обгладывая мысли[75].
Для смертных – тигель жаркий я и расплавляю разум.
Рассудок жарко распалив, исследую желанья:
Чарующий обманный блеск отлитым мной игрушкам,
Как стеклодув халдейский, я передаю искусно.
Я прибавляю правды часть, и лжи моей изящной
Конечно, верят. Ослепил Египет я жестоко –
Я рои мошек показал, ничтожных насекомых[76],
Они поверили тотчас не бывшему с охотой.
Застлав им очи, обучил их знакам Зодиака,
Хотя тех знаков отродясь на небе не бывало.
8
Стремительно взлетаю я и наблюдаю зорко,
И предсказателям реку все то, что происходит,
Они, обманутые мной, зовут меня „пророком“.
Я дерзко пред собой раскрыл в одно мгновенье вещи,
Сокрытые от смертных глаз, окутанные тайной.
Я подтвердить и то могу, что истинно, – доверьтесь,
Так было с Иовом, – и ложь, и так с Саулом было.
Саулу зримым сделал я пророчество несчастья[77],
Иов блаженный, как металл под полировкой муки,
Сияньем ярким возблистал[78] и этим был прославлен».
ГИМН XLI
Благословен, Кто козни все лукавого разоблачил.
Диавол-искуситель рек: «Страшусь я Иисуса,
Ведь Он уничтожает все плоды моих деяний.
Я сотни тысяч лет назад рожден был, непрестанно
Творил без роздыха и сна зеницам не давал я.
Все, что задумал, совершил, ни разу не дал маху,
Всех совратил и отдал лжи. А Он приходит нагло,
И развращенных мной опять Он делает святыми.
О, что за скорбь! Какая боль! Крушит мои творенья.
А сколько требует труда, и знанья, и усердья,
Чтоб вышить тонкий зла узор на глади мирозданья,
Украсив ткани бытия сей вышивкою адской.
Соревновался в беге я с быстрейшими из смертных.
Я превзошел их всех. Я был воителем искусным.
Мое оружье – ропот толп и возмущенье сонмов.
Волнение начало есть. Затем вступает в силу
Звериная свирепость масс и ярость лютых множеств.
Объединил их, обязал и вдохновил их буйство,
Я гору до небес воздвиг долонями ничтожеств:
Ушла громада в облака, превыспренняя башня[79].
Сражались зодчие тогда: был брошен вызов небу!
Но смогут ль сотни одолеть Сего на персти бренной?
Века минуют, времена. Сменяются и слуги
Мои, поэтому всегда различны нападенья.
Вот раз Израильский народ „Господь един!“[80] услышал.
