совершенно необязательно укладывается в такую простую бинарную форму, ибо и «верхи», и «низы» вовсе не монолитны.
«Революция справа» началась в Италии как реакция на «революцию слева», и ход ее можно рассмотреть на конкретном примере — жизни и карьере одного человека по имени Итало Балбо.
Он родился в 1896 году, вырос очень патриотичным юношей, буквально бредил подвигами Гарибальди[34] и на войну в 1915-м ушел добровольцем — ему было тогда всего девятнадцать. Итало Балбо служил в части альпийских стрелков в качестве кандидата в офицеры. Он был быстро произведен в лейтенанты, а в 1917-м — опять добровольцем — переведен на курсы летчиков.
Балбо отправился к новому месту назначения 16 октября.
А через несколько дней после этого германско-австрийское наступление прорвало итальянский фронт под Капоретто. Тогда без всякого приказа Итало Балбо кинулся назад, в гущу сражения. Своего батальона он не нашел — тот был буквально уничтожен, но Балбо примкнул к другой части, в качестве лейтенанта возглавил ударный взвод и сражался так, что к концу кампании получил три медали[35] за доблесть и чин капитана.
В 1918 году Балбо демобилизовался, вернулся в университет и окончил его с двумя степенями сразу — в юриспруденции и в так называемых «социальных науках». Предметом его изучения было взаимодействие индивидуального человека с обществом на примере борьбы за объединение Италии.
И это изучение очень скоро ему пришлось продолжить на практике.
Еще в университете Итало Балбо очень удачно женился. Он оказался избранником девушки из богатой аристократической семьи, у которой были земельные владения вокруг Феррары. И когда в этом регионе начались «аграрные беспорядки», они не приняли форму поджога поместий в основном благодаря ему. У такого человека, как Итало Балбо, размышление переходит в действие просто моментально, а уж начав действовать, он действует до конца.
Сообразив, что на полицию полагаться нечего, Балбо организовал собственные «команды поддержания порядка». Команда на итальянском называется «Squadra»[36] — «сквадра», и «сквадристы» Балбо оказались чем-то вроде местной полицейской службы, да еще и не стесненной законом.
Что интересно, кадрами ему служили вовсе не обязательно люди вроде него самого, выходца из более или менее богатой семьи. К «сквадристам» часто присоединялись владельцы небольших участков земли типа Алессандро Муссолини, отца Бенито. Подъем сельских профсоюзов поденщиков им очень не понравился, а на руку они были скоры и, так сказать, инстинктивно склонялись к «стратегии прямого действия». Таких умных слов они, конечно, не знали, но все, что было нужно, — это вождь и организация. 25-летний Итало Балбо предоставил им и то, и другое.
Оставалось понять, на кого будет ориентироваться он сам.
II
Политическая ситуация в Италии того времени была запутана так, что дальше некуда. Правительство Джолитти пыталось не только погасить пожары, возникающие внутри страны, но и как-то уладить международные кризисы вокруг нее — и первым из них оказался скандальный случай с Фиуме.
В конце концов в городке Рапалло под Генуей, была достигнута договоренность между Италией и новым «славянским королевством»![37] — стороны определились с границей, условились, что Триест останется итальянским, основная часть восточного побережья Адриатики будет славянской, а Фиуме признается вольным городом, как бы государством, соединенным с собственно Италией узкой полоской суши.
Габриэле д’Аннунцио это соглашение не признал.
Он заявил, что будет отстаивать Фиуме до конца, с лозунгом «Фиуме или смерть», а когда правительство Джо-литти попыталось его урезонить, он объявил Италии войну.
Трудно сказать, на что он рассчитывал, скорее всего, на отказ армии и полиции выполнить приказ об очищении Фиуме, но приказ был выполнен. В ходе так называемого «Кровавого Рождества» 1920 года в городе было убито три-четыре дюжины людей, в основном из числа сторонников д’Аннунцио, почему-то решивших, что их вождь и вправду готов сражаться, и затянувшееся представление оперетты «Фиуме» закончилось.
Д’Аннунцио остался жив, правда, заявил, что никогда не утешится.
Его не бросили в темницу, как он предрекал, и вообще особо не преследовали — но бесславный конец его предприятия вычеркнул имя д’Аннунцио из числа серьезных кандидатов на роль объединителя фашистского движения.
Почти немедленно оказалось очевидным, что есть другой кандидат, посерьезнее, и зовут его Бенито Муссолини. На предстоящих в мае 1921 года выборах Джолитти предполагал сколотить так называемый национальный блок — предстояло соперничать с социалистами, расколовшимися на коммунистов под водительством Антонио Грамши и социалистов умеренных, но все равно опасных. У Национального блока не хватало голосов для образования парламентского большинства.
Джолитти, самый многоопытный из итальянских политиков, уже в пятый раз исполнявший обязанности премьер-министра, решил добавить в этот блок новую фракцию.
С этой целью он обратился к Муссолини.
III
В итальянский язык где-то в самом конце XIX века попало слово «рас»[38]. Дело в том, что с 1890 года Италия сформировала свою первую колонию в Африке, Эритрею, а в 1895-м попыталась ее расширить за счет соседней Абиссинии.
И получилось нехорошо…
В 1896-м, как раз в том году, когда родился Ита-ло Балбо, итальянская армия была разбита в сражении при Адуа. Это был своего рода рекорд — никогда еще европейская армия не терпела поражение в регулярном сражении с африканцами. И пришлось Италии признать независимость Абиссинии и уплатить выкуп за возвращение нескольких тысяч пленных — в общем, унижения тогда итальянцы наелись досыта.
Но экзотическое словечко «рас» в итальянский язык все-таки попало.
Нечто похожее, собственно, было и в русском — после Кавказских походов Ермолова слова вроде «кунак» или «джигит» оседали в русском в несколько ироничном значении «закадычный друг» и «лихой удалец». Так вот и ««рас» осел в итальянском, и на русский с долей приближения его можно было перевести как «бугор» или «самая главная шишка».
Это определение хорошо подходило к Итало Балбо — в Ферраре он был «рас».
Но были и другие, например в Кремоне. Его звали Роберто Фариначчи, и признавать главенство Балбо он совершенно не собирался. Имелись, наконец, и способные, энергичные люди, которые думали в том же направлении, что и «расы», но собственными «частными армиями» пока не обзавелись, и все они смотрели теперь на Милан, и на миланскую газету «Народ Италии», и на издателя этой газеты. Бенито Муссолини, и видели в нем лидера.
Он очень изменился за последнюю пару лет. Усилиями Маргариты Царфати он стал одеваться как джентльмен, а еще стал брать уроки фехтования и верховой езды. И даже сфотографировался разок на коне.
И объявил, что «учится летать».
Это, по-видимому, была сознательная калька
