Я чувствовала себя так, будто меня прислали из транспортного агентства и сейчас она проверяет, смогу ли я быть ей полезна.
«У тебя права есть?» – спросила она. После «вали к ебеной матери». После начальной и средней школы, университета, закопанного Зайца. После половины жизни, если не всей – есть ли у меня права.
«Добрый день, как дела, чем занимаешься, у тебя все в порядке, как там твои», – сказала я, хотя мне было ясно, что мы никогда не были склонны к пустым разговорам. Она закатила глаза. Только когда она подняла их на меня, до меня дошло, что глаза у нее темно-синие. Она носила цветные контактные линзы.
«Что у тебя с глазами?» – спросила я.
«Сара».
«Нет, серьезно. Зачем тебе эта гадость?»
Когда я в третьем классе начальной школы появилась на уроке в очках, она спросила меня то же самое. Тогда я ей объяснила законы миопии, которые ей, видевшей пятна на Юпитере, показались абсолютно нелогичными. Если я близорука, то это, должно быть, моя ошибка.
«Какое твое дело, что я ношу в своем глазу? – спросила она. – У тебя права есть?»
«Есть», – ответила я.
Конец средней школы – мы напились после того, как я, с первой же попытки, сдала на права. Я вспомнила, что она мне сказала той ночью: «Так их получить может только полицейская дочка, а мы, простые смертные, сдаем по четыре-пять раз, пока нас не выдоят, как коров».
«У тебя международные?» – спросила она.
«Международные. Барышня еще чего-то желает? Может, анализ крови?»
Она криво улыбнулась и снова посмотрела на меня.
«А ты худая», – сказала она.
«И ты худая, – ответила я, – и у тебя белые волосы и синие глаза».
«И муж», – добавила она, а потом резко устремилась вниз по улице, болтая какую-то чушь о регистрации автомобиля, и экономии, и еще бог знает о чем.
Я шла рядом с ней молча, таща свой чемодан по каким-то улицам, которые, неизвестно когда стали ее улицами. Она обходила выбоины на тротуарах и отвалившиеся бордюрные камни с привычностью настоящей мостарки. Я едва поспевала за ней, уставшая от автобуса и псевдомайского дня, который был таким туманным, каким бывают дни перед зимой. Я старалась изо всех сил не наслаждаться тем, что мы с ней одни и у нас снова есть свой план.
Перед каким-то домом, который неизвестно когда превратился в ее дом, ждал тип с красным чемоданом. Он был высоким и необъятным, с широкими бицепсами, на которых были вытатуированы бледные сердца и трайблы. Молодой и с залысинами, он уже приобрел отцовскую морщину между лохматыми бровями. Муж, предположила я.
«Дино – Сара, Сара – Дино», – сказала Лейла, будто читая скучное расписание поезда, сняла ключи с его толстого большого пальца и надавила на кнопку, чтобы открыть дверь машины. Перед домом были припаркованы автомобили, один из которых, белая «Астра», пропел под давлением.
Мы с Дино немо стояли перед домом, не зная, как себя вести друг с другом. Единственное, что нас в жизни связывало, была эта худая женщина, которая открывает багажник – слишком мало для непринужденного диалога, но достаточно для нашего общего страха. Как будто мы в разное время побывали в заключении в одной тюрьме. В его глазах не было никакой нежности к подруге детства Лейлы, никакого выражения наконец-то-я-познакомился-с-Сарой. Для этого человека я точно была никто. Даже хуже – никто, которое увезет из страны, от него, жену.
Лейла быстро вернулась к нам и указала синим ногтем на чемодан перед шлепанцами своего огромного мужа. «Дино, не мог бы ты…»
Не успела она закончить фразу, как мужчина-див поднял багаж и отнес его к багажнику, куда и уложил, нежно, но серьезно, словно опуская гроб в могилу. Я подумала о Майкле и о том, что он в это утро прислал мне фотографию своих ступней. В сандалиях у него изжарились ноги. Я ему ответила знаками:
(: <3:*
Дино вернулся, без вопросов взял и мой чемодан и отнес его к «Астре».
«Не влезет», – сказал он, пытаясь решить проблему, как будто речь шла о непонятной арифметической теореме. Было сразу видно, что он из тех мужчин, которые наслаждаются такими задачами – уложить чемоданы в багажник, починить водопроводный кран, заменить камеру на велосипеде, – приступая к ним с серьезностью самозабвенного ученого, чтобы таким образом проявить и оправдать назначение своего гигантского тела, не вызывающее никаких сомнений.
Лейла подошла к нему и, сделав несколько движений худыми руками, сумела решить проблему чемоданов и багажника – горизонтальное стало вертикальным, плед перебрался на заднее сиденье, пляжный матрац был и вовсе изгнан. Она было собралась избавиться от теннисной ракетки, но почему-то передумала и все-таки оставила ее на пледе. Пока она переставляла мой чемодан, на правой руке я заметила обручальное кольцо. Оно было золотым, широким и слишком большим. Если бы не узловатые суставы, кольцо соскользнуло бы с Лейлиного пальца.
Прощание было долгим и слишком неумеренным. Я сидела за рулем и наблюдала за ними через зеркало заднего вида. Она повисла у него на шее, поднявшись на цыпочки. Он ее погладил по спине, потом по заднице. Она что-то ему сказала. Поцеловала его. Он вытер глаза – то ли от пота, то ли от слез – не поняла. Тем дело и кончилось. Она села в машину и тоном контролирующего себя параноика велела мне ехать, как будто Дино, если мы немедленно не уедем, поймет что-то ужасное и нас остановит. Но я не могла повернуть ключ. Что-то во мне трепетало, напуганное дорогой, которая нас ожидала. Я повернулась к ней и шепнула, хотя никто не мог нас услышать: «Он… Понимаешь… С ним все хорошо? Там, в Вене?»
Лейла сжала своими горячими ладонями мои щеки и едва заметно улыбнулась. Из-под ее агрессивно накрашенного лица наконец-то, пусть на миг, появилась та девочка, вместе с которой я когда-то решала задачу. Она, будто и сама не способная произнести его имя, чуть кивнула, а я в тот же момент почувствовала, как у меня от этого подтверждения задрожал подбородок. Во мне поднимался плач новорожденного, который впервые наполняет легкие кислородом.
«И на самом деле глупо плакать, раз он нас ждет», – нежно сказала она, а я молча выслушала ее, быстро кивнула и проглотила слезы. Завела машину и включила первую. Я была готова.
Десять минут спустя она уже пыталась, сидя сзади, переодеться в шорты и минимальную майку. При неловких попытках ее длинные ноги толкали мое сиденье, колени ударялись о двери, руки высовывались из окон, а голова оказывалась под крышей автомобиля. Мне на колени упал ее лифчик.
«Неужели ты не могла переодеться дома?» – спросила я, пытаясь прочитать дорожные указатели на выезде из Мостара и освободиться от ее белья.
«Дино не выпустил бы меня в этом из дома».
«Он знает, что мы едем в Вену?»
Она пожала плечами, но я не знала, как это истолковать. В зеркале заднего вида на миг мелькнуло что-то зеленое – огромный синяк на торчащих ребрах, – который тут же исчез под майкой. Я видела синяки и на ее плече: чьи-то большие пальцы оставили на коже Лейлы вишневый след. И правый висок – не был ли он темнее левого, несмотря на всю пудру, которая его искусно маскировала? Я не спрашивала, откуда все эти синяки. Право на молчание в нашей дружбе всегда было важнее, чем
