Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Рабочий забрался на стремянку – кстати, потолок сталинского дома был четырехметровым – и дал в руки деду Айку цинковый таз с замазкой. Потом он попросил его подняться на две ступеньки и держать таз над головой, чтобы он мог брать из него шпателем массу. Дед полез и таз поставил на голову. Рабочий брал оттуда замазку и ровнял потолок, ловко орудуя шпателем. Потом посмотрел на деда и сказал:
– Дядя Айк, вот так и стой, и не вздумай смотреть вверх – замазка может попасть тебе в глаз.
Дед Айк согласился. А чего ему наверх смотреть? Что он там не видел? Он все повидал на своем веку, большего не надо. Пока дед перечислял, что он видел, рабочий ловко справлялся с делом, стоя на стремянке так, будто он там родился – прямо на последней ступеньке под самым потолком.
Я сидел в углу и наблюдал. Дед не выдержал и стал иногда выглядывать из-под таза. Как только он опять прятался под таз, то смотрел на меня, подмигивая, мол, видишь, Серёжик, ничего особенного в этом нет. Время шло, содержимое таза кончалось. Мне стало скучно, и я решил пойти к бабуле Лизе на кухню. Но как только вышел в коридор, раздался грохот, раскатистый такой. Я понял, что что-то случилось. Тем более дед закричал свое традиционное:
– Лиза!
Бабуля влетела в комнату быстрее, чем я. Дед лежал на полу в обнимку с рабочим, тазик валялся неподалеку, и вокруг – замазка. Глаза деда Айка тоже были все в замазке, а рабочий с непонимающим видом начал оправдываться перед хозяйкой:
– Я случайно, я просил не смотреть наверх, известь прямо в лицо попала, я ни при чем.
Все это было очень забавно, тем более что дед не видел из-за замазки бабулю Лизу и все продолжал орать:
– Лиза! Лизик! Ты что, оглохла?
Бабуля подошла к нему как ни в чем не бывало и стерла замазку с глаз своим фартуком. После этого дед поднялся и начал орать на рабочего, что тот не умеет работать с замазкой. Рабочий предложил дедушке Айку мазать замазку самому, если тому не нравится, как он работает. Все это продолжалось до тех пор, пока бабуля Лиза не подпрыгнула на месте так, как она прыгала, когда взбивала гогли-могли, и не пропела фальцетом:
– А ну-ка, за работу! Через неделю Неллик приезжает, вы что, хотите меня опозорить?!
Все по команде встали на свои места, рабочий поднялся на стремянку, и к этому времени пришел его помощник. Деда оставили в покое.
Так вот, ремонт был добит за неделю. Старый ушел вместе с царапинами, впадинами и сорокалетней грязью – ее сменила новая голубая краска. С разноцветными брызгами и разными узорами. Было очень красиво, но, по мне, чего-то не хватало. И я понял чего!
Дом еще пах сырой известью и краской. Я достал из Гагиного шкафа листочки бумаги и начал на них рисовать человечков, кораблики, солнце. Качество рисунков меня не интересовало, главное было нарисовать побольше. Когда рисунков стало штук десять, я перешел к следующему шагу. Надо было проникнуть на балкон.
Бабуля на кухне лепила свои фирменные вареники: аккуратно вкладывала в белое тесто вишенки и делала из него маленькие пирожочки, чтобы бросить в кипяток. Пирожочки все были размером с пельмень и настолько одинаковые, будто их делал станок на заводе. Я прошел мимо нее на балкон, стибрив по пути вишенку и получив суровый бабулилизинский взгляд.
– Вишенки я по счету кладу, сколько можно говорить, не ешь их! Я собьюсь.
Она так ревниво относилась к количеству вишенок в варениках, как будто бы если на одну вишенку в варенике было меньше, то ожил бы Сталин и ее сослали бы в Сибирь.
Я прошмыгнул на балкон, взял из дедова шкафа большие гвозди и молоток. Бабуля Лиза настолько была занята варениками, что не заметила, как я вернулся обратно в квартиру.
Войдя в комнату, убедился, что дед наглухо спит в спальне. И приступил к работе. Все мои картины были прибиты к стене! Я не боялся, что дед проснется и не выйдет сюрприза: он всегда спал так, как будто у него клиническая смерть. Окончив работу и полюбовавшись на свою выставку, я решил деда разбудить. Я представлял, как меня похвалят за красивые картины, и как это хорошо, что я тоже принял участие в ремонте. Ну а мама как обрадуется, когда увидит! Я захлебывался от этих мыслей. Мне не терпелось разбудить деда Айка.
– Деда, деда! – теребил я старика.
Наконец он нехотя открыл глаза. И спросил:
– Чего тебе, балик-джан?
– Посмотри, что я сделал!
И потащил деда Айка в столовую. Она все еще пахла известью, и окна были открыты, чтобы краска окончательно высохла. Дед вошел, посмотрел на стены и превратился в швабру. Он не мог ничего сказать, а затем открыл рот и заорал:
– Лиза!
Я не ожидал, что ему настолько понравятся мои картины. Дед продолжал стоять по стойке смирно, сжав кулаки, и кричал:
– Лиза, посмотри, что он сделал!
Моему счастью не было предела: никогда еще дедушка Айк не давал такой оценки моим рисункам.
Через минуту влетела бабуля Лиза с подносом. На нем дымились вареники. Она посмотрела на белого деда Айка. И с подноса посыпались белые вареники и заскользили по крашеному полу. Я пожалел вареники. Они были похожи на рыбок, которые вываливаются из разбитого аквариума и бьются об пол. Я начал подозревать что-то неладное. И на всякий случай заревел. Бабуля Лиза взяла меня на руки и сказала, что я настоящий художник и она обязательно мои рисунки покажет маме. Дед Айк пообещал мои картины к Сарьяну в музей занести, чтобы тот сдох от зависти. А затем вышел и шваркнул дверью. Я даже не знал, верить ему или нет.
Африка
Дедушка Айк сел вместе с нами в поезд. Едем в Москву: я, мама и дед. В поезде я прыгаю то на верхнюю полку, то на пол… И так – двое суток. Какая-то тетка из соседнего купе спросила меня:
– Мальчик, а куда ты едешь?
– В Африку! – уверенно ответил я.
– Ой, какой у вас забавный внук, – сказала тетка деду.
Он посмотрел на нее и заявил:
– Да, женщина, ребенок с мамой едет в Африку. Я решил их проводить в Москву на самолет!
Женщина посмотрела на деда неуверенно. Потом, когда уже дед с ней поближе познакомился, рассказал про Второй Белорусский фронт и свою контузию первой степени, она начала верить каждому его слову.
В общем, в Москве мы попрощались с дедом Айком и сели в самолет ИЛ-18. С пропеллером! И полетели в Африку к папе. Он вылетел в Могадишо раньше нас на месяц, чтобы присмотреться, не опасно ли ехать туда маме с ребенком. Летели мы шестнадцать часов. Как только самолет взлетел, вся романтика закончилась. Пропеллеры так ревели, что я старался их перекричать. Уши болели, я был полностью разочарован и умолял маму немедленно выйти из самолета. Вот в поезде ехал себе спокойно, гулял по вагону – а тут! Туда нельзя, сюда нельзя. То тошнит, то черт знает что. И неимоверный гул пропеллеров. Реактивных самолетов тогда не было.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
