class="p1">Родители увлечены друг другом. Артур откладывает пульт в сторону, чуть наклоняется ко мне и говорит:
— Я рад, что ты выздоровела.
Я слышу другие слова в подтексте: «Не знаю, что с тобой было, но моя сестра возвращается — и это здорово».
Они оставляют на моём и без того израненном сознании ещё одну насечку.
С трудом, но я выдавливаю из себя крошечную улыбку, которую, надеюсь, Артур заметит. Потому что она — только для него.
Я в свои улыбки давно перестала верить.
* * *
Два часа ночи. Весь город засыпает.
Но не я.
Отстукиваю пальцами по животу ритм внезапно всплывшей в голове песни — той, которую Саша пел в Огненных землях. Интересно, как обстоят дела у Лисы и её семьи. Жив ли Лукас? Родился ли Зоул?
Переворачиваюсь на бок, подкладывая под щёку свёрнутое одеяло. Даже сегодняшний относительно неплохой день не принёс с собой конец бессоннице.
Разум играет со мной; подкидывает спокойствие крошечными порциями, словно приговаривая: вот, как всё могло было быть, — а потом снова выбрасывает в реальность, где всё чуждо, начиная от собственной одежды и заканчивая людьми вокруг.
Всеми, кроме Бена, разумеется. Он всегда появляется на горизонте, когда мне это необходимо. Словно знает. Чувствует. Может, осталась связь после путешествия во времени?
Свет от экрана мобильного ослепляет, а я даже с закрытыми глазами смогу найти в контактах уже приевшийся номер, заканчивающийся на три девятки.
Гудок. Ещё один. Я начинаю жалеть о своей идее.
— И какого же хрена, коротышка? — голос на другом конце провода возмущается. Но он не заспанный. Похоже, не только я не могу сомкнуть глаз. — Два часа ночи.
— Извини, — говорю шёпотом, чтобы случайно не разбудить родителей или Артура.
— Забей. Чего надо-то?
— Нет, ты не понял… Извини за то, что произошло у тебя дома.
В этот раз Бен не перебивает и не сводит всё в шутку, как умеет только он; в этот раз Бен молчит. Тогда мне приходится продолжить:
— Ты прав, я слишком многое на тебя взвалила, совсем позабыв о том, что кроме меня в подобной ситуации находятся ещё двое. Я буду… я попытаюсь исправиться. И хочу, чтобы ты знал — я всегда выслушаю тебя, если тебе это понадобится.
— Нет, — вдруг отрезает Бен. Меня пробирает озноб. — Я всё правильно понял. И мой ответ остаётся тем же — забей. — Пауза. — Тебе тоже не спится?
— Ага.
— Хочешь, навестим Нину?
— Да, очень, — говорю я.
Вместе с этим в голове появляются десятки других фраз, которые, возможно, когда-нибудь мне хватит смелости произнести вслух: спасибо за понимание; спасибо, что не винишь за эмоциональность и эгоизм; спасибо, что терпишь и не уходишь.…
Почему ты не уходишь?
— Тогда через полчаса у штаба. Мне нужно время, чтобы переодеться. В отличие от тебя, я не могу позволить себе выйти из дома в одной пижаме.
Я слышу, как он улыбается. Я легко представляю его улыбку.
Местная история отобрала у меня многих, но взамен она оставила мне Бена. И это — единственное её решение, за которое я благодарна.
— Договорились. Спасибо.
Молчание. Немного странное. Кажется, Бен пока класть трубку не собирается.
— Я кое-что нашёл у себя в вещах, — начинает он. — Это немного странно и непонятно, но она здесь, и я пока не знаю, как на это реагировать.
Как и я на слова Бена, что звучат с осторожностью.
— О чём ты? — уточняю я.
— Мать заставила убраться сегодня в комнате, и когда я доставал чистое постельное бельё с верхней полки, нашёл твою пружинку, закинутую на шкаф.
— Ты уверен, что она моя? Таких пружинок у всех в конце девяностых было полным-полно.
— Она твоя, Слав. Я спросил у матери, и она наорала на меня за то, что я за столько лет так и не вернул её, цитирую, «той светленькой девочке со шрамом на руке».
Я встаю, включаю свет в комнате. Правой рукой придерживаю телефон, левую поднимаю, чтобы разглядеть шрам, который был для меня сюрпризом, как только мы оказались в этом настоящем.
Ответ нашёлся у Власа. Он напомнил о глубоком продольном порезе, который я получила, когда въехала на велосипеде в стеклянную витрину.
Мне было тринадцать.
— Хочешь сказать, мы с тобой были знакомы и до становления стражами? — спрашиваю я.
— Мы в одну школу ходили, только я на класс старше.
— А в предыдущем…? — начинаю я, но не успеваю закончить вопрос — Бен уже понимает, что я хочу спросить и отвечает:
— Я учился в гимназии с физико-математическим уклоном.
— Фу, — я морщу нос. — Я такие места всегда за километр обходила. Ненавижу физику.
— Я тоже, но меня никто не спрашивал в своё время.
Я зачем-то киваю. Отрываю взгляд от ровной линии шрама, перевожу его на отражение в зеркале.
— Из скольких мелких изменений состоим теперь мы, такие непохожие на нас прошлых?
На другом конце провода раздаётся вздох. Тяжёлый. Продолжительный. Надрывный.
— Давай без философских размышлений посреди ночи, хорошо? — просит он. — Хотя бы сегодня.
Я соглашаюсь, мы прерываем звонок. Его просьба проигрывается в моей голове ещё несколько мгновений: ровно столько, сколько требуется для того, чтобы осознать — в этот раз он обращался не только ко мне, но и к себе самому.
Ведь не только я этой ночью не могу сомкнуть глаз.
Глава 3
Нина не похожа на ту, кто балансирует между жизнью и смертью. Она сильная даже сейчас, когда обездвижена лекарствами и ядом, никак не желающим покидать её тело. Я восхищаюсь ею. И очень хочу помочь. Как и Бен, который сидит по другую сторону от нашей общей сестры по несчастью и некрепко сжимает её ладонь.
Раньше я смотрела на него сквозь пальцы, не замечая ни теней под глазами, ни ссутулившейся спины, ни местами слишком сильно измятой одежды. Но теперь, после всего сказанного накануне и того, что осталось за тяжёлыми паузами, я вижу.
Страдает Бен не меньше; просто старается держаться, тогда как я опустила руки, даже не приступив к бою.
— Мы должны что-то сделать, — говорю я.
Но даже после десятка раз, когда я произношу одну и ту же чёртову фразу как заведённая, слова магическим образом не превращаются в панацею.
Бен понимает это лучше меня, именно поэтому он тихо фыркает.
— Единственное, что ей поможет — антидот. А его до сих пор не нашли, потому что …
— Вирусные клетки гибнут при контакте с внешней средой, — я по памяти цитирую строчку из карточки, которую, наверное, уже знаю
