хочет меня обидеть. Подчеркнуть, как сильно я покалечена. Подвести к тому, что все мои решения основаны на слепой вере в мифическое спасение, которое, рано или поздно, свалится на меня само, без прилагаемых усилий.
— И поэтому у меня есть ты! — выпаливаю я.
Только понимаю, что именно сказала, сразу поджимаю губы. От моих слов Беново лицо искажается в странной гримасе, предстающей передо мной впервые.
Я не могу её прочитать, а потому лишь жду, что он скажет.
— У тебя есть я, — повторяет Бен, словно пробуя слова на вкус. — А у меня никого нет, — добавляет уже тише. — Ты у нас — вся такая мученица. Бедняжка. Всё ей тяжело и невыносимо.… И плевать на то, что я, может, тоже живу здесь буквально в долг?
Всё это Бен произносит, не отрывая взгляда от пола. Каждое сказанное им слово ещё несколько мгновений эхом отзывается в моей голове.
Я должна чувствовать вину. Должна понимать, что нас таких: брошенных под поезд судьбы, — трое.
Должна — странное слово. Я осознаю, что будет правильно вести себя именно так — судить здраво и взять наконец под контроль собственные эмоции, — но вместо этого хочу лишь топнуть ногой от обиды на слова Бена.
— Я домой, — произношу, вставая.
Кровать скрипит. Бен остаётся сидеть на месте, я пулей вылетаю из комнаты. В коридоре под вопросы его матери надеваю кроссовки, извиняюсь, ещё раз поздравляю с днём рождения выглянувшего из гостиной Вениамина и наконец покидаю квартиру Прохоровых в попытке оставить в её стенах всё плохое, что заполняет мою голову со скоростью света.
Только лучше не становится.
* * *
Квартира «живёт». Я слышу это ещё на подступе к ней. Дмитрий вернулся, мама с Артуром наверняка встретили его накрытым столом. Кажется, работает телевизор. Кто-то смеётся. Без меня им хорошо, потому что я изменилась; так они будут считать. Придумают версию, которая устроит их обеспокоенный разум: что-то вроде плохого влияния или взбунтовавшихся гормонов.
Я не буду их за это судить. До тех пор, пока они не будут знать правду, они имеют право на то, чтобы видеть ситуацию строго под своим углом.
Ещё несколько минут я топчусь на пороге, иногда прикладываясь ухом к двери и вслушиваясь в разговоры. Слова неразборчивы и сливаются с громким звуком телевизора, но почему-то мне кажется, что говорят обо мне.
Мания преследования? Чёрт его знает.
Ключ легко поворачивается в замке, дверь открывается без скрипа, впуская меня в тёплую квартиру. Голоса замолкают сразу же. Я старательно не смотрю на сидящих на кухне, но краем глаза всё-таки замечаю, как крайняя фигура встаёт и идёт ко мне.
— Привет, солнышко, — говорит Дмитрий.
Я ставлю кроссовки на полку и выпрямляюсь. Дмитрий стискивает меня в объятьях, целует в щёку.
— Привет, — отвечаю я.
Пока Дмитрий обнимает меня, взгляд сам соскальзывает в кухню. Мама приветствует меня улыбкой. Артур игнорирует, всё внимание уделяя телевизору, каналы которого он переключает.
— Как командировка? — спрашиваю, когда Дмитрий отходит, позволяя мне снять форменную куртку.
— О, неплохо, — говорит он, вмиг посерьёзнев. — Конечно, после смерти Амадеуса дружеских отношений с оборотнями-волками нам не вернуть, но мы хотя бы можем попытаться наладить взаимный нейтралитет.
Я киваю. Интересно, ему уже сообщили, что сын Амадеуса сбежал из-под стражи?
— Мой руки и давай к нам за стол, — Дмитрий легко ерошит мои волосы.
— Я поела у Прохоровых, — говорю, ускользая от очередного прикосновения Дмитрия в маленьком шаге назад, который, я надеюсь, не покажется ему существенным.
— Как дела у Андрея? — впервые подаёт голос Артур.
— Нормально. Сегодня у его дедушки день рождения.
— У Вениамина Сергеевича? — внезапно оживившись, переспрашивает Дмитрий. — Как это я… Нужно позвонить, пока не очень поздно!
Похлопав себя по карманам штанов и не найдя в них телефона, Дмитрий уходит в комнату. Я прохожу в кухню, но останавливаюсь в дверном проёме, сложив руки на груди.
— Может, тогда чай попьёшь? — предлагает мама. — Я пирог испекла. Малиновый, твой любимый.
Хоть что-то осталось неизменным. Моя любовь к ягодам. Я даже принимаю приглашение, сажусь рядом с Артуром. Мама ставит передо мной кружку чёрного чая и тарелку с добротным куском пирога.
— Она столько не съест, — говорит Артур, едва ли отрывая глаза от экрана телевизора.
— Хочешь, поспорим? — вырывается у меня.
Артур хмыкает. Я пользуюсь завязавшимся диалогом и внимательно разглядываю его профиль. У нас одинаковые носы с опущенными кончиками и низко посаженные брови.
Он — мой родной брат. Не такой, каким был Даня. И хотя сравнивать мои чувства к ним обоим нет смысла, ведь Даню я знала хорошо и любила до невозможности, а Артур до сих пор лишь некто, живущий в соседней комнате и значащийся на большинстве моих фотографий, но когда дело касается кровной связи — она всегда выигрывает. Я видела это у близнецов, слышала в сегодняшнем разговоре с Таем, заметила между Беном и его дедом.
У нас с Артуром одни гены. Он и я — одинаковые. И поэтому, когда я думаю, кому же приношу больше всего боли тем, что не могу играть, притворяясь той собой, которой я никогда не была, я выделяю Артура.
Я могу быть сотни раз недостойна Власа как самого доброго и безоговорочно преданного мне юношу, но, рано или поздно, наши пути могут разойтись, и мы больше никогда даже не вспомним друг о друге.
Артур же со мной до конца.
— Да что с тобой спорить, если я знаю, что прав, — говорит Артур. — Это как конфетку у ребёнка отнять.
Я тыкаю его локтем в бок, он, округлив глаза, изображает тяжелейшее из ранений. Мама улыбается, смотря на нас. Я узнаю это взгляд. Она всегда смотрела так на нас с Даней, когда мы в шутку пререкались или спорили. Она позволяла сыпать ругательствами, но при этом всегда знала, когда нас коротким и тихим: «Ребята» стоило остановить.
— Ты бы даже этого сделать не смог — силёнок бы не хватило, — произношу я между тем, как отправляю в рот очередной кусок пирога и отпиваю чай из кружки.
— Ты ещё не знаешь, но я тебе в чай плюнул.
— Я тебе грязь в ботинки накидала.
— Твой кусок пирога отравлен ядом, который поражает мозг. Теперь ты будешь ещё тупее, чем обычно.
— Но до тебя мне всё равно будет ещё далеко.
— Ребят, — устало просит мама.
Дмитрий возвращается, завершая телефонный звонок уже перед нами. Затем садится на своё место и продолжает свой рассказ о командировке, начало которого я не застала, а потому не улавливаю смысла, выхватывая лишь обрывки.
