По символическому совпадению «скандал с платком» в Крее, разразившийся 18 сентября 1989 года, когда три студентки-мусульманки из колледжа, расположенного в рабочем квартале парижского пригорода, отказались снимать в классе хиджаб, случился за несколько недель до того, как 9 ноября пала Берлинская стена. Будучи свидетелем тех времен, я вспоминаю, что пресса и общественное мнение Франции взахлеб обсуждали первое событие, а второе при этом осталось в тени. Происшествие, вызванное тем, что девушки-подростки накинули на головы платки, несмотря на кажущуюся тривиальность, опередило для французов по значимости окончание холодной войны, а с ним крах СССР и коммунизма. Аналогичным образом фетва аятоллы Хомейни, приговорившая к смерти автора «Сатанинских стихов» и вынесенная по иронии судьбы в день святого Валентина 1989 года, полностью затмила собой в СМИ вывод советских войск из Афганистана, состоявшийся на следующий день, 15 февраля. Этот скандал вызвал особое беспокойство тем, что явился не просто очередной эскападой французов, по поводу которых так любили злорадствовать англосаксонские наблюдатели, а имел далеко идущие последствия. Он свидетельствовал о возникновении в обществе скрытого раскола по культурному признаку, раскола, сопровождавшего процесс исламизации рабочих кварталов. Он начал отодвигать на второй план социальный раскол, воплощавшийся на политической сцене в виде противостояния правых и левых сил. Это отразилось в окончании глобального противостояния Востока и Запада, коммунизма и свободного мира. Этот раскол также положил начало восприятию новейшей истории в контексте противостояния Запада и ислама как двух самостоятельных факторов, или «столкновения цивилизаций», как назвал свой бестселлер, вышедший в 1996 году, гарвардский профессор Сэмюэль Хантингтон. Три десятилетия спустя приходится констатировать, что этот культурный раскол значительно увеличился. Во Франции он нашел свое крайнее выражение в джихадистском терроризме, став главным тектоническим разломом французского общества (как и всей остальной Европы). Но это же явление в 1989 году зародилось в непосредственной близости от Франции, на юге Средиземноморья, в Алжире. Эта страна тесно связана с Францией сидящими занозой в памяти 132 годами колонизации и присутствием на территории бывшей метрополии нескольких миллионов жителей алжирского происхождения, большинство из которых уже имело французское гражданство, а остальные претендовали на него.
В марте 1989 года, когда в страну возвращались участники боевых действий в Афганистане, в алжирской мечети Абд аль-Хамида бен Бадиса пестрая компания, состоящая из исламских активистов и проповедников, салафистов и джихадистов разного толка, основала Исламский фронт спасения (ИФС). Их окружал ореол славы победы, одержанной в предыдущем месяце над СССР. Москва, на тот момент будучи одной из основных опор правившего в Алжире Фронта национального освобождения (ФНО), обучала в своих университетах и военных академиях кадры для правящего режима и вооружала его армию. Алжир «строил социализм», сидя на нефтегазовой игле, контролируемой военной олигархией, которая покупала спокойствие на улицах ценой уничтожения гражданского общества и ликвидации предпринимателей как класса. Такая стратегия лишала чувства ответственности население, бурный рост которого поощрялся в условиях жестокой конкуренции с Марокко за гегемонию в Магрибе. Она же делала страну особенно уязвимой от колебаний цен на энергоносители, на которых держалась вся экономика. Спад конъюнктуры 1986 года, который вдвое урезал госбюджет, привел к всеобщей нужде, падению уровня жизни, усугубленному бесхозяйственностью, коррупцией и расцветом трабендо (черного рынка).
Неудивительно, что на этом тревожном фоне 4 октября 1988 года вспыхнули беспорядки, подавленные ценой нескольких сотен жертв. Любопытно, что в ходе волнений неимущая городская молодежь поносила полицейских, называя их «евреями», ассоциируя их тем самым с израильтянами, подавление которыми палестинской интифады схожими методами активно освещалось и осуждалось государственным телевидением. Как и в Иране в 1978 году, восстание изначально не имело религиозной подоплеки. 10 октября власть сама обратилась к проповедникам, которых принял у себя президент Шадли Бенджедид, чтобы разрядить ситуацию, приведшую к погромам. Влияние исламистов в Алжире в восьмидесятые годы значительно выросло, как, впрочем, и повсюду в суннитском мире. В 1982 году Мустафа Буяли, вдохновленный произведениями Сеййида Кутба, повел партизанскую войну (аналогичную той, что вел ФНО во время войны за независимость от Франции) во главе Вооруженной исламской группы (ВИГ), чтобы путем джихада установить в стране законы шариата. Но влияние движения было ограничено, а глава его убит пятью годами позже. При этом правительство, стремясь избавиться от тех, кто пытался подражать Буяли, поощряло возмутителей спокойствия к участию в боевых действиях в Афганистане.
В то же время консервативные круги боролись с левыми идеями студентов университета, требуя полного перехода преподавания с французского на арабский и соблюдения законов шариата путем организации коллективных молитв; прибегали они и к открытым репрессиям. Затем власти, по примеру того, что делал в Египте в предыдущем десятилетии Садат, приложили все усилия к тому, чтобы выбить почву из-под ног протестующих, способствуя исламизации под контролем государства. Парламент принял семейный кодекс, основанный на Коране, страну усеяли мечети, литература и кассеты ваххабитских проповедников наводнили книжную ярмарку Алжира, вытесняя с полок произведения на французском. Египетский шейх Юсуф аль-Кардави, видный представитель «Братьев-мусульман», был приглашен в качестве консультанта по вопросу местного «исламского возрождения». Позже он станет ведущим главной религиозной передачи на канале «аль-Джазира», стоявшей за исламизацией арабских восстаний 2011 года.
Таким образом, в Алжире формировалась контрэлита в рамках процесса общей исламизации политического устройства, инициированного нефтяными монархиями Аравийского полуострова в 1973 году. В этом отношении Северная Африка на несколько лет отставала от Ближнего Востока. И именно к этой контрэлите президент Шадли, лишенный традиционного рупора в виде партии ФНО, одряхлевшей и неспособной противостоять нападкам, обратился, чтобы восстановить спокойствие. С этой целью он принял у себя 10 октября проповедника Сахнуна, бывшего последователя Буяли; Али Бельхаджа, пламенного трибуна джихада; и Махфуда Нахнаха, руководителя «Братьев-мусульман». После их обращения к нации погромы прекратились, что свидетельствовало о степени их влияния. Шадли, в свою очередь, дал зеленый свет многопартийной системе, что открыло путь к созданию в 1989 году Исламского фронта спасения. ИФС развивался молниеносными темпами, сумев объединить под руководством исламистской интеллигенции два антагонистичных социальных класса – неимущую городскую молодежь, получившую прозвище «хиттисты» («подпирающие стену» от безделья), и набожный средний класс. Это был революционный процесс, напоминавший поначалу то, что происходило в Иране в 1978–1979 годах. ИФС приобрел большую популярность, требуя освобождения джихадистов ВИГ, упрятанных за решетку «безбожниками», и организуя бесконечные марши и сидячие забастовки. Фронт, по сути, заместил собой государство, ослабленное землетрясением в Типазе. Он одержал триумфальную победу на муниципальных выборах в июне 1990 года, создав в стране целую сеть «исламских коммун», затем победил в первом туре на выборах в парламент в декабре 1991 года. Выборы были прерваны армией, лишившей партию победы, что открыло, как мы увидим далее, дорогу джихаду, который впоследствии перекинулся на территорию Франции.
