В ходе процесса две миланские ежедневные газеты («Джорнале» и «Коррьере делла сера») задались целью выяснить (по причинам, о которых мы скоро поговорим), не прячется ли за расследованием против Софри и других подсудимых коммунистический заговор. В заявлении, сделанном для газет 27 января 1990 г., Софри отверг «тезис о заговоре Итальянской коммунистической партии, карабинеров или кого-либо другого» как «нелепый». Он добавил: «Я не говорил и не думал о заговоре коммунистов по двум причинам: методологической, поскольку воскрешать заговоры – это очень удобный, но параноидальный и пагубный путь, и фактической, ибо я убежден, что на самом деле мое блюдо приготовили супруги Марино на собственной домашней кухне»44. Два очень четких утверждения, которые следует обсуждать отдельно друг от друга.
Начну с метода45. В утверждении Софри, кажется, присутствует известная доля самокритики. Вера в инициативу снизу, возведенная в теорию «Лотта континуа», подразумевала постоянную полемику с более прямолинейным путем террористов, однако фактически не исключала, особенно на рубеже 1960-х и 1970-х гг., тенденцию приписывать разным секторам государственного аппарата стремление к подлинным или воображаемым заговорам. Когда я говорю «подлинным или воображаемым», то я уже указываю на источник моего несогласия с Софри, одного из многих расхождений, которые до сих пор подпитывают нашу дружбу (даже если в данном случае расхождение, возможно, более относится к форме, нежели к сути). В Италии термин «заговор» уже почти десять лет используется в по большей части негативных контекстах: почти всегда речь заходит о заговорах в тот момент, когда необходимо показать, что их не существует или же что они существуют лишь в необузданном воображении «конспирологов» (dietrologi, это возникшее недавно понятие несет в себе еще больше откровенно негативных коннотаций). Ныне нет сомнений, что о заговорах и конспирологии всегда и везде писалось огромное количество глупостей, порой имевших зловещие последствия. И все же нельзя отрицать, что заговоры существуют. В современных государствах есть особые институты (спецслужбы), в задачу которых входит их подготовка и раскрытие. Известно, впрочем, что люди, не желающие выглядеть наивными, как правило, говорят о спецслужбах в тоне насмешливого превосходства: поистине любопытный подход, учитывая, что мы живем в мире, где до недавнего времени господствовали две супердержавы, которыми управляли соответственно бывший директор ЦРУ и протеже покойного главы КГБ. Историкам современности следует задаться вопросом, не свидетельствует ли это совпадение о новом явлении: особой, относительно независимой и растущей роли спецслужб в международной жизни. Вероятно, последняя гипотеза неприменима к Италии. Темная и кровавая партия, с массовыми убийствами, обманами следствия, компроматами (docciers), шантажом, разыгрывающаяся в Италии уже более двадцати лет, кажется, уверенно ведется политическими силами, использующими спецслужбы (и соперничающие внутри них фракции), а не наоборот. Однако если историк, стремящийся понять, как устроено это дело, заранее и полностью откажется от «конспирологического» (dietrologico) подхода, то далеко он не продвинется, с той оговоркой, что под «конспирологией» мы понимаем трезвое аналитическое недоверие, которое не довольствуется поверхностным объяснением событий или текстов. Скажем, было бы наивно читать записи допросов Альдо Моро «Красными бригадами», не разбираясь в обстоятельствах их обнаружения в так называемом «логове» на улице Монтеневозо карабинерами генерала Далла Кьеза, в помощь которым сразу отрядили (кто бы мог подумать?) заместителя прокурора Фердинандо Помаричи46. Этот пример не случаен еще и по другой причине: мне представляется существенным (замечание, которое многим покажется «конспирологическим»), что термин «конспирология» по большей части в ироническом значении вошел в оборот спустя короткое время после похищения и убийства Альдо Моро, дела, окруженного многочисленными слоями подлинных и мнимых заговоров47. Я хочу подчеркнуть здесь множественное число – «заговоров», помогающее избежать рисков упрощения, угрожающих использованию этого понятия. Почти всегда в результате одного заговора возникают другие заговоры – подлинные, стремящиеся завладеть первым заговором, фиктивные, чья функция – замаскировать его, и противоборствующие, задача которых – противостоять ему48. Однако намного более важен другой факт: всякое действие, имеющее цель (и, следовательно, a fortifiori, всякий заговор, ибо он является действием, преследующим в высшей степени рискованные цели), находится внутри системы, состоящей из разноприродных и непредсказуемых сил. В эту сложную сеть из акций и реакций вовлечены и социальные процессы, манипулировать которыми непросто; здесь появление новых целей независимо от первоначальных намерений служит правилом. Тот, кто не учитывает этого ключевого обстоятельства, путает намерения с фактами и громкие (и, возможно, несбыточные до гротеска) заявления с событиями, впадая в крайности судебной историографии49.
