— Нет, — честно призналась я. — Но не радуйся раньше времени. Она терпеть тебя не может. Ей пришлось здорово понервничать! К тому же, ты ухаживал за Ксеней, потому что тебе велели.
— Да, так и было. Теперь все иначе. Меня уже никто не заставляет искать себе жену нильвэ. Не до этого сейчас. Отец думает…
— Знаю. Грид, — я кивнула. — Антон Макарович все мне рассказал.
— Знаешь? — Броня встревоженно прищурился. — И Олевский… Олевский тоже! Ну конечно! И что он думает?
— Мы скоро все сами узнаем, — предположила я. — Скажу одно: кажется, нам грозит ускоренный курс боевой магии. Олевский хочет сделать из нас продвинутых… бойцов.
Во время чаепития в агентстве Антон (мне было приятно называть его по имени хотя бы мысленно) несколько раз повторял, что мы должны учиться защищаться. Что у нас мало времени.
— Идем, — Кудель нахмурился. — Хочешь поохотиться на Самайн, приготовь нормальную одежду.
Видимо, мое платье в глазах Брони было ненормальным. Я позвонила Марьяше, задержавшейся в общежитии из-за приезда отца, и попросил прихватить с собой удобную одежду и обувь.
Мы вернулись в зал. Там как раз началось грандиозное шоу. Свет в зале был приглушен, а Источник превратился в огромный видеоэкран. Сгустки коловрата трансформировались в объемные фигуры. На наших глазах воссоздавалась история Академии: основание АМД, создание первых ДОМов, Битва при Арнингсе…
Я засмотрелась и чуть не пропустила момент, когда нас, первокурсников, начали вызывать к фонтану. Вместо временных студенческих билетов нам ставили магическое «клеймо». Оно повторяло узор вен на левой руке. В минуту опасности с его помощью мы сможем вызвать своих коллег магов, достаточно направить в узор коловрат. Мы стали вторым выпуском, удостоившимся чести носить магический знак. Говорят, Кингзман несколько лет добивался в Министерстве Обороны права на дополнительное средство связи. Странно, что ему разрешили. В каждом движении ректора власть подозревала интриги.
Неон Хамптиевич прикоснулся своей простой железной палочкой (легендарной, прославленной в веках и, говорят, даже имеющей секретное имя) к моей руке.
Мое «клеймо» было похоже на глаз, сразу вспомнился символ кадавр-сети. Чуть в стороне от Источника нас ждали наши кураторы. Я почувствовала взгляд Олевского раньше, чем увидела его. Последние несколько шагов к нему дались невыносимо тяжело. Словно в зале нас было только двое. Словно его взгляд отрывал меня от земли, и я парила в невесомости, стараясь ухватиться разумом за реальность.
Рядом с нашей семеркой соткался из воздуха Баллариэль. Недовольно заговорил, качая призрачной головой:
— Три девицы, Антон Макарович. И все три с феноменальными способностями. В одну семерку. Не жирно ли?
Олевский наконец отвел от меня жгучий взгляд и обратил его на посмертие:
— В самый раз, коллега.
— Кхе-кхе… Вообще-то, — Марьяша деликатно подняла вверх руку, — у меня их нет… нет способностей… коловрат низкий… и в целом…
— И у меня… — Мефодий кашлянул в кулак, — тоже… хотя я не девица, но… вот… так…
Баллариэль громко фыркнул, возмущенно покосился на вендиго, отвернулся, всем своим видом выражая неодобрение, и поплыл прочь. Я разглядела, как наши однокурсники, парни из семерки посмертия одетые в парадные мантии, прихватив пальчиками подолы, лихо отплясывают вокруг бревна профессора. При его появлении они замерли и вытянулись по струнке.
— Бал! — по залу разнесся торжественный голос ректора.
Я плохо помню, как оказалась возле Антона. Зато поняла, отчего дамы в старинных книгах лишались чувств. Сама была на грани: звуки вокруг вдруг стали тягучими, музыка впивалась в уши, а глаза Олевского светились оранжевым. Как у котика, почему-то подумала я. В Садах, когда мы танцевали под пение фей, все было не так. Все было… будто в шутку. А сейчас я чувствовала каждую мышцу под ладонью, лежащей на плече моего куратора. Вдыхала легкий шлейф мужского парфюма… такой ненавязчивый, что другие запахи ощущались еще ярче: аромат свежего кофе, легкий душок гари от магического огня, мятной мази, которой лечат ожоги от эктоплазмы… запах любимого мужчины.
Я влюбилась. Надо это признать, наконец. Человек, которого я люблю, прекрасен. Он сильный, сдержанный, умный и… красивый. Настолько красивый, что мне больно на него смотреть. Говорят, девушки ищут мужчин, похожих на их отцов. В Антоне Макаровиче воплотились все черты, которые я обожаю в папе. Даже мой капризный оберег признал, что лучше Олевского нет никого на свете. Или снеговик просто «понимает», что между нами ничего не может быть? Поэтому и не спешит атаковать Антона своей странной магией? Или снеговики не воюют со снежными бесами? Кто вообще способен противостоять вендиго? Точно не я. Ну, Лучезара, нашла же ты, в кого втрескаться!
От этой мысли у меня болезненно сжалось сердце. Все не так, как представлялось мне в робких девичьих фантазиях. Мне совершенно все равно, сколько лет моему куратору, моему Снежному Воину, вендиго с нитями седины в волосах (в книге о легендарных существах было написано, что так – изморозью на висках – отмечает их Вечная Зима). В моей мире этой разницы в возрасте никто и не заметил бы, да и в мире Двуликих к таким вещам относятся совершенно спокойно. Но Тони – мой преподаватель, и я знаю, как серьезно в Академии смотрят на преподавательскую этику, как тщательно соблюдаются формальные отношения.
Да, Олевский смотрит на меня… как охотник на добычу, жадно, по-мужски. Это… это сводит меня с ума и уже несколько недель не дает спать по ночам. Оно там, глубоко, в глазах, это недвусмысленное желание, спрятанное под льдами, но я чувствую его кожей. Мне сложно понять, что это: обычный, старательно скрываемый интерес зрелого мужчины к юной девушке (да, мне идет это платье, расшитое васильками, и магические незабудки в волосах придают коже легкое свечение – я красива) или… нечто большее. Откуда ему взяться, этому большему? Рядом с Тони я чувствую себя юной глупышкой, а он, должно быть, привык к заигрыванию студенток и сейчас мысленно посмеивается надо мной. Возможно, это его даже забавляет: стоит один раз заглянуть ко мне в глаза – и все станет понятно. Но я не могу больше притворяться, просто не могу. Я хочу признаться, стать… его женщиной… по-настоящему.
— Все в порядке? — спрашивает Тони. От прикосновения его подбородка к виску по телу пробегает дрожь.
— Все в… порядке, — быстро отвечаю я. — Мне кажется… мы танцуем уже второй танец.
— Да, действительно, — легкий смешок, от которого меня бросает в жар.
— Но я ведь… не одна у вас… в семерке… девушка… вы говорили…
Мне кажется, что если Олевский скажет: «Ах да, чего это мы?» и пойдет танцевать с Ксеней и Марьяшей, это окончательно разобьет мне сердце. Отстраняюсь и умоляюще смотрю на Тони. Он дергает уголком рта и мягко произносит:
— Это… продуманный шаг. Пусть все те, кто сомневался в моем выборе, убедятся: вы в моей семерке, Лучезара. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. У ваших подруг все в порядке. Посмотрите.
