Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
Я хочу, чтобы он знал.
— Я встречаюсь с афроамериканкой, — визжу я во весь голос. Это он тоже должен знать.
Он бросает на меня взгляд, затем смотрит перед собой и говорит:
— И пошел он оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем ГОСПОДНИМ. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка. 2 Цар. 2: 23-24.
— Господи. Это Библия? — говорю я. — Господи. Что за черт?
Пытаюсь понять, не насмехается ли он над моей лысой головой. Или угрожает натравить медведиц.
За стойкой я смотрю, как он заполняет анкету. Ему сто девятнадцать лет! Он же говорил сто шестнадцать, не? Неважно, в обоих возрастах падение с лестницы — обычное дело, и нет тут ничьей вины, моей-то уж точно. Я его не толкал. Воистину чудо, что он в своем возрасте еще может ходить. Это невероятно, и он должен быть благодарен, что я его спас, а не искать виноватых.
Пока он отвлекся в поисках своей карточки медицинского страхования, я вписал себя как контакт на экстренный случай. Дежурный спросил, не сын ли я ему. Мне это польстило. Я реабилитирован. Вы подождите, когда я расскажу об этом своей девушке.
— Нет, — говорю я. — Просто друг.
Не то чтобы межрасовая дружба мало значила.
По дороге домой в машине Инго стал подозрительно разговорчив. Возможно, из-за болеутоляющих. Возможно, из-за того, что я спас ему жизнь, но в любом случае я счастлив наконец стать его другом. Я, будущий Франц Боас среди любителей, всегда считал культурную антропологию своей страстью, и здесь целый кладезь истории сам идет мне в руки. Я включаю (с разрешения Инго) свой катушечный магнитофон «Награ II» 1953 года производства, сам по себе исторический объект.
— 4 ноября 2019 года. Я в Сент-Огастине, штат Флорида, вместе с Инго Катбертом, афроамериканским джентльменом. Когда вы родились, мистер Катберт?
— Я родился в 1900 году.
— Значит, вам 119 лет, — говорю я.
— Да, сэр.
— Мне казалось, вы говорили 1908-й?
— Тысяча девятисотый.
— Хорошо. Какие ваши самые ранние воспоминания?
— Из прошлого или из будущего? — спрашивает он.
— В каком смысле «из будущего»?
— Ну, память работает в обе стороны.
— В обе стороны?
— Да. Перепоминать будущее — это примерно то же самое, что перепоминать прошлое; чем сильнее ты удаляешься от него, тем оно туманнее. В любом направлении.
Вот тут я на перепутье. Готов ли я потакать его безумию или лучше направить его в сторону более разумной дискуссии? Надо сказать, что как исследователь фабулизма я, по крайней мере сейчас, заинтригован воспоминаниями Инго о будущем. И, конечно, мимо меня не прошло, что его манера речи снова изменилась. Помимо прочего, я изучал еще и манеры речи с Роджером К. Муром в Шеффилдском университете, пока писал монографию «Манеры речи, от ворчания до бурчания, от запинок до заминок, от нуканья до сюсюканья, от монотонности до возбужденности».
А, и еще «от шамканья до чавканья».
— Вы не могли бы привести пример того, что вы помните, но оно еще не произошло?
— В будущем все только и говорят о брейнио. Это для примера, если тебе так уж хочется знать.
— Брейнио?
— Ага.
— А можно поподробнее?
— Попо-что?
— Что такое брейнио?
— Брейнио повсюду, куда ни глянь. Брейнио. Брейнио.
— Да, но что это?
— Брейнио. Это как радио или телевизор, только у человека в мозгу.
— А, типа передачи транслируются прямо в голову?
— Все только и говорят о брейнио.
— В будущем.
— Ага.
— У вас в будущем тоже будет брейнио в голове? — спрашиваю я.
— Нет. Когда брейнио изобретут, я уже умру.
— А.
— Мне ж сто двадцать девять лет. Ты совсем уже ку-ку, на хрен?
— Да. Точно. Значит, вы помните то, что произойдет после вашей смерти?
— Не очень много и не очень хорошо. Это называется брейнио. Все ток и говорят, что о брейнио.
— Понятно. Что еще вы помните из будущего? — спрашиваю я.
— Машины будущего.
— Как они выглядят?
— Серебряные. Все ток и говорят об энтих самых серебряных машинах. Серебряные машины то, серебряные машины се.
— И что о них говорят?
— Я се купил машину будущего, такие дела. Слушь, она серебряная. Остальное малец расплывчато. Потому что это будущее.
— У этих машин будущего есть какие-то необычные характеристики?
— Они летают. Еще могут плавать, если захочешь.
Внезапно мне начинает казаться, что эта серия вопросов ни к чему не приведет, поэтому я сдаю назад.
— А почему бы нам теперь не поговорить немного о прошлом?
— А почему бы, собсно, и да.
— Хорошо, отлично. Вы до сих пор работаете, Инго?
— На пенсии.
— И где вы работали?
— Был уборщиком в школе для слепых, глухих и немых здесь, в Сент-Огастине.
— Когда вы начали там работать?
— Шесть утра. Кажный день. И в дождь, и в зной.
— Нет, я имел в виду год.
— Ох. Господи. Кажись, тысяча девятьсот двадцатый. Или навроде того.
— И вы работали там всю жизнь?
— До 1995-го.
— Это семьдесят пять лет.
— Я не считал.
— Я посчитал, — говорю я.
— Как скажешь.
— Серьезно.
— Поверю тебе на слово.
— Точно семьдесят пять.
— Ладно.
— Хотите, посчитаю на калькуляторе?
— Я забыл глазели на лестнице, когда упал.
— Вам нравилась работа?
— А то. Добрые люди. Хорошо ко мне относились.
— Хорошо. Это хорошо.
— Мне по душе быть со слепыми и глухими.
— Почему?
— Сложно объяснить.
— Может, попытаетесь?
— Мне по душе глухие и слепые, потому что они не пользуются глазами и ушами, чтоб судить других.
— Понимаю.
— Хотя, должен сказать, слепые судят тебя по голосу, а глухие — по виду. Слепоглухие в этом плане лучше всех, но половинчатые все равно лучше тех, кто может видеть и слышать. Лучше полноценных. С этими мне совсем неловко.
Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
