Он осторожно поднялся с постели и приблизился к раковине, желая ополоснуть разгоряченное лицо. Из глубины зеркала на него смотрел изможденный напуганный парень, и Дмитрий с отвращением отвернулся, не желая лицезреть себя в таком состоянии. То был уже не первый приступ с момента, как он впервые обернулся в свою истинную форму. Вот только страх от этого никуда не девался. К такому нельзя было подготовиться, и, что самое страшное, о таком нельзя было рассказать. «Эпинефрин класса А» являлся их единственным козырем, и если все полукровки узнают о его «побочных эффектах», черта—с—два они захотят им пользоваться.
Дмитрий едва закончил умываться, когда неожиданный стук в дверь заставил его вздрогнуть. Несколько секунд он затравленно смотрел на дверь, словно вор, пойманный на месте преступления, после чего поспешно промокнул лицо полотенцем и
набросил на себя халат.
«Хоть бы не Вайнштейн» — лихорадочно пронеслось в сознании. Чертов «энергетический» видел его насквозь, и меньше всего Дмитрию сейчас хотелось получить очередную порцию «врачебных рекомендаций». Альберт и так не одобрял использование «эпинефрина», а то, что уже второй полукровка испробовал сомнительный препарат, причем тайком, понравилось ему еще меньше.
Однако утренним посетителем оказался не Вайнштейн, а Кристоф. Немец выглядел не на шутку встревоженным, и Лесков без лишних вопросов впустил его в комнату.
— Извини, что разбудил, — произнес Шульц, окинув собеседника беглым взглядом. — Хочу поговорить с тобой до начала собрания, чтобы заранее обозначить свои позиции на тему «эпинефрина». Так сказать, чтобы не было сюрпризов.
Эти слова не понравились Лескову, но виду он не подал. Нетрудно было догадаться, зачем немец пришел к нему. Шульц уже однажды говорил, что ему не нравится нестабильность этой сыворотки, и он бы не хотел использовать ее на себе и Хансе до тех пор, пока ему не предоставят доказательства, что препарат полностью безопасен. И, видимо, сейчас, пришел об этом напомнить.
— Хорошо, давай без сюрпризов, — нарочито спокойно согласился Лесков. — Я слушаю тебя.
Кристоф кивнул и продолжил:
— Для начала я бы хотел предупредить, что всё, что я сейчас скажу, никак не связано с твоей женщиной. Как и все остальные, я и Ханс признаем и уважаем ее достижения в разработке «эпинефрина». Однако я солгу, если скажу, что мы горим желанием испробовать препарат на себе. То, что Матэо неосмотрительно вколол себе сыворотку, и ничего плохого не произошло — это счастливая случайность. Но я знаю, что были и проблемы… Вайнштейн рассказал мне, что едва не погиб, применив всего лишь две ампулы. Две! Не четыре!
«А что он тебе еще рассказал?» — зло подумал Лесков. В этот момент ему захотелось немедленно разыскать Вайнштейна, чтобы хорошенько встряхнуть его. Еще несколько минут назад он, Дима, надеялся, что никто не узнает о «недостатках» сыворотки раньше времени — так нет же, самый честный даже в полутрупном состоянии уже успел разнести правду в массы.
— Судя по тому, что я и Матэо до сих пор живы, ситуация Альберта — это скорее исключение, нежели правило, — ответил Дмитрий. — Ты ведь понимаешь, Кристоф, что использование препарата зависит не столько от нашего желания, сколько от необходимости. Мы можем часами рассуждать о том, что сыворотка опасна, но, если «ликвидаторы» снова заявятся на нашу территорию, «эпинефрин» — наш единственный шанс на спасение.
Услышав эти слова, Кристоф нахмурился:
— Какое к черту спасение? Ханс говорит, что это наша смерть. Да, поначалу он вместе с остальными обрадовался, что мы можем принимать истинную форму. Но энергетику не обманешь. Твоя все сильнее напоминает ржавый кусок металла, изъеденный и больной. Ты, как тот фитнес—гуру, который хвалится собственным здоровьем, а сам объедается таблетками. Я прав, Дмитри? Хоть раз скажи мне правду!
— Я скажу тебе правду, — губы Лескова тронула презрительная усмешка. — Правда в том, что ты боишься. Боишься настолько, что даже не хочешь рискнуть.
— Дело не в этом! — перебил его Кристоф. — Альберт говорит, что ему нужно время, чтобы исправить формулу…Я не хочу, чтобы из—за наших поспешных решений погибли люди. В конце концов, они наши друзья!
— Мы колем препарат четырнадцатилетнему подростку, а ты мне говоришь о поспешных выводах? Тебе страшно, Кристоф. Вот и всё.
— Не смей упрекать меня в трусости! Кто угодно, но только не ты! Ты закрылся здесь, когда был нужен своему народу… Проклятье! Если ты так хочешь, я вколю себе это дерьмо. Но что, если после использования препарата умрет Ханс? Или Жак? Или даже проклятый Фостер? Их кровь будет на наших руках.
Дмитрий снова усмехнулся:
— Я был спонсором проекта «Процветание». Как и ты. Так что… Нам уже впору захлебнуться этой самой кровью.
— Ты знаешь, что я этого не хотел, — голос Кристофа тут же утратил прежние эмоции. Теперь он говорил тихо. — Я думал, что делаю мир лучше. Я не раз бывал в Африке и видел, как живут местные жители. Грязь, антисанитария, голод… То же самое в Индии, Камбодже… В то время как мы планировали, в каком ресторане справлять день рождения, они сотнями умирали. И, когда я узнал о проекте «Процветание», я поклялся себе, что сделаю всё, чтобы изменить этот мир.
— Тебе удалось сдержать клятву, — мрачно отозвался Лесков, теперь уже обращаясь скорее к самому себе…
Спустя пару часов они встретились вновь, но теперь уже на собрании, где присутствовали только полукровки. Когда Дмитрий вошел в кабинет, все были уже в сборе. Матэо, Альберт, Кристоф, Ханс, Эрик, Жак, Руслан и Вероника сидели за одним столом, изредка переговариваясь друг с другом.
— А вот и последний участник нашей «Тайной Вечери», — ухмыльнулся Фостер, первым заметив Лескова. — Ну что, может, я наконец узнаю, что сильные мира сего решили делать с «эпинефином»? Надо сказать, эти прививки для драконов меня немного нервируют. Будем колоть их всем или выборочно?
— Предлагаю начать с самых болтливых, — заметил Матэо, откидываясь поудобнее на спинку стула. На самом деле, ему уже не терпелось подняться на поверхность, чтобы впервые полетать над городом, однако прежде следовало решить, кто будет практиковаться вместе с ним. В связи с результатами последних исследований Вайнштейн не выразил сомнений только по поводу трансформации Жака.
Что касается остальных, то ученый по—прежнему считал, что его ситуация с использованием «эпинефрина» может повториться. И особенно его настораживала энергетика Одноглазого, а точнее — ее абсолютная идентичность человеческой. Иными словами, Руслан Гаврилов был кем угодно, но только не полукровкой.
— А давайте начнем с «паразитов»! — внезапно произнес Одноглазый. В какой—то момент вся эта неопределенность с его скрытыми способностями стала не на шутку пугать его. К тому же Фостер, с которым Руслан в последнее время нередко общался, якобы невзначай бросил фразочку, мол, в тебе, скорее всего, паразит, и это окончательно лишило Руслана покоя.
— Что молчите? — воскликнул парень, пристально глядя на Вайнштейна. — Думали, я не узнаю? Почему нужно было замалчивать, что во мне находится какая—то посторонняя тварь? Что мне теперь с ней делать?
