А пансионеры еще долго говорили о Габриэле. «Онаочаровательна» — таково было общее мнение, а одна из женщин даже сказала, чтоГабриэла напоминает ей внучку.
— Да, — кивнула миссис Розенштейн. — Конечно,в данном случае мистер Томас несомненно пристрастен, однако я склонна с ним согласиться.Габриэла очень мила и прекрасно воспитана. Хотела бы я познакомиться с ееродителями. Должно быть, это замечательные люди.
— Вовсе не обязательно, — возразил ейпрофессор. — Когда я еще преподавал, мои самые хорошо воспитанные ипорядочные студенты происходили как раз из семей, где родители вели себяненамного лучше царя гуннов Аттилы. А самые сообразительные и одаренные поройимели отцов и матерей, которые по своему интеллектуальному уровню недалеко ушлиот клинических идиотов… Так что, уважаемая миссис Розенштейн, наследственность— это вам не уголовное уложение штата Алабама, где два плюс два — неизменночетыре. Прошу простить за сравнение, но когда складываешь репейник сбелладонной, в результате может вырасти что-то наподобие той японскойхризантемы, которая только что нас покинула.
Присказка про уголовное уложение Алабамы была у профессорасамой любимой. Он вообще слегка смущался своей образованности и крайне редкоцитировал классику или своих любимых писателей. А иногда у него с языка срывалисьтакие идиомы, что чопорная миссис Розенштейн на полном серьезе делала емувыговор за словечки из «низкопробных детективов».
К сожалению, Габриэла не слышала слов профессора, а до сихпор никто так и не догадался сказать ей именно это. Всю жизнь Габриэла ужаснобоялась стать второй Элоизой Харрисон и с тревогой ожидала, когда неистовый излобный нрав матери даст о себе знать.
— ..Она действительно очень приятная и обходительнаядевушка, — закончил профессор свою мысль. — И я надеюсь, что онапоживет с нами подольше.
— Я не думаю, что теперь, когда у Габриэлы есть работа,она может куда-то уехать, — успокоила всех мадам Босличкова. Габриэла ейтоже нравилась, как нравилось и присутствие в доме молодой пансионерки. Правда,для своего возраста Габриэла была на редкость тиха и застенчива, но и эта еечерта была хозяйке очень по душе.
— Но бедняжка очень одинока здесь, и, как мне кажется,мы могли бы попытаться хотя бы отчасти заменить ей семью, — добавила онанерешительно. — За всю неделю ей никто не звонил — ни молодые люди, ниподруги, ни даже родители. Я не знаю, чем это объяснить, но… Она даже ни разуне предупредила меня, что ей могут звонить!
Остальные согласно переглянулись. В пансионе не было никакихособенных занятий, кроме как наблюдать, подмечать, сопоставлять. Новыепостояльцы — в особенности из молодых — появлялись в пансионе редко. Скопивсколько-то денег, они уезжали, на их место приезжали другие, и это былоединственным, что скрашивало однообразное существование одиноких стариков,большинство из которых давно были на пенсии.
— Хотелось бы расспросить ее обо всемпоподробнее, — задумчиво сказал профессор, которому Габриэла оченьпонравилась. — Быть может, в разговоре один на один она будет болееоткровенна. Как это она очутилась в Нью-Йорке совершенно одна.
Миссис Розенштейн шутливо погрозила ему пальцем.
— Будь ты лет на пятьдесят моложе, я могла быприревновать, — сказала она. — Но, учитывая вашу разницу в возрасте,я не беспокоюсь.
Миссис Розенштейн была давно и безнадежно влюблена в профессора,однако их отношения оставались чисто платоническими, и оба часто подшучивалинад этим «большим чувством».
— На мой взгляд, это довольно сомнительный комплимент.В следующий раз, юная леди, я попросил бы вас воздержаться от подобныхвысказываний, — парировал профессор с нарочитой суровостью. — Чтокасается моей мысли, то я ее повторю: есть какая-то тайна в том, что девушка сдипломом Колумбийского университета и с такими умственными способностями, как унашей Габи, работает официанткой. И я вовсе не уверен в том, что мы должнынепременно эту тайну узнать.
— В наше время не так-то просто найти работу, дажеработу официантки, — практично заметила мадам Босличкова, но даже оначувствовала, что Габриэлу окутывает какая-то тайна.
На следующий день профессор застал Габриэлу в вестибюле. Онашла на работу, но время у нее было, и они остановились поговорить. Габриэлабыла одета в темно-синее платье с желтыми цветами, которое выгляделопо-настоящему уродливым. Профессор Томас невольно подумал, что даже если нарядитьГабриэлу в мешок из-под угля, она все равно будет выглядеть прелестно.
— Вы на работу? — спросил он ее с отеческойзаботой в голосе. Несмотря на то что день начался относительно недавно,Габриэла выглядела такой бледной и усталой, словно шла не на работу, авозвращалась после трудной ночной смены.
— Да, в кафе Баума, — ответила Габриэла, улыбаясьему. Профессор возвращался с прогулки, и ветер растрепал его длинные седыеволосы, сделав его еще больше похожим на Эйнштейна.
— Я загляну к вам попозже, если позволите, —сказал профессор. — Оставьте мне место за одним из ваших столиков,договорились?
— Конечно, буду очень рада, — Ответила Габриэла,до глубины души тронутая его искренним участием. Впрочем, и остальные обитателипансиона ей тоже понравились, и даже само здание больше не казалось ей такиммрачным. Выйдя из подъезда и перейдя через улицу, она обернулась и увидела, чтона большинстве окон висят белые тюлевые занавески и стоят цветы и что сединственного балкона машет ей рукой мадам Босличкова, поливавшая свои канны. Уног ее, мелко дрожа вопросительно изогнутым хвостом, вилась худая рыжая кошка —одна из любимиц хозяйки. (Мадам Босличкова уже несколько раз жаловаласьГабриэле, что ее Рыжуля ест вдвое больше остальных, но не толстеет, и что онасобирается показать ее ветеринару.) «Какие милые эти старики, — подумалаГабриэла, махнув рукой в ответ. — Странные, но милые».
В кафе Баума Габриэла пришла минут за двадцать до началасмены. Тщательно вымыв руки, она получила от хозяйки накрахмаленный белый фартук,который почти полностью скрывал ее страшноватое платье. Потом мистер Баум(вчера профессор предложил ей в шутку называть его «герр хозяин», но Габриэлана это не отважилась) вкратце разъяснил Габриэле ее обязанности. Внешний видновой работницы ему весьма понравился. Он даже одобрительно хмыкнул, заметив,что старенькие туфли Габриэлы старательно начищены, а свежевымытые волосыперевязаны белой шелковой лентой.
Уже к вечеру мистеру и миссис Баум стало ясно, что в лицеГабриэлы они приобрели настоящее сокровище. Несмотря на то что она работалапервый день, Габриэла не допустила ни одной ошибки, ни одного промаха. Она наудивление быстро считала в уме, никогда не путала заказы, была вежлива иобходительна с клиентами и даже в часы наибольшего наплыва публики без трудаобслуживала несколько столиков сразу.
А Габриэла и вправду на удивление быстро освоилась с новойдля себя профессией официантки. Выручало ее то, что в монастыре ей частоприходилось накрывать на стол сразу для двухсот сестер. Правда, с монахинь онане получала денег и не отсчитывала им сдачу, но и это далось ей на удивлениелегко, так что когда ближе к вечеру в кафе появились профессор Томас под руку схуденькой миссис Розенштейн, Габриэла уже чувствовала себя так, словнопроработала здесь всю свою жизнь.
