— Ты сводишь меня с ума!
— Прекрасно! — Ей хотелось свести его с ума, хотелось услышать, как он застонет от наслаждения.
Их взгляды встретились, и остатки цивилизованной сдержанности, цепко державшие Алекса, бесследно исчезли.
— Еще бы не прекрасно, — согласился он. — Только я наверняка стану калекой, если не сниму вот это… — он взялся за пояс брюк.
Брюки вместе с плавками соскользнули на пол, и Алекс перешагнул через них. Хоуп не могла отвести взгляда от его прямой и мускулистой спины, а когда он повернулся, краска медленно залила ей щеки — страсть Хоуп находила полное оправдание в откровенности его желания. Алекс обладал телом героя самых смелых женских фантазий.
Слово «красота» не исчерпывало всех его достоинств — это было воплощение мужественности и силы. Хоуп с усилием сглотнула, когда он опустился на колени возле нее. «И он — мой!» От этой мысли становилось почти дурно.
Скрестив руки, она стянула бюстгальтер через голову. Освободившись от плена, груди чуть покачивались, и она улыбнулась, заметив, как завороженно Алекс следит за их колыханием. Обхватив пальцами запястья Алекса, она поднесла его руки к упругим розовым холмикам.
Он, как во сне, перевел взгляд с ее лица на свои запястья, схваченные ее длинными, узкими пальцами, и бережно принял дар, который она ему предложила. Тихий стон вырвался у него из горла, когда он накрыл губами ей рот, впечатывая Хоуп в простыни.
Его губы не были нежными — они были голодными и требовательными. Язык властно погружался в нежную глубину ее рта, а руки блуждали по телу.
Когда его губы прильнули к ее ноющей от нетерпения груди, Хоуп выгнула спину и издала слабый крик — казалось, ничто не могло утолить голод, который Алекс пробудил в ней.
Он уже обхватил ей коленями бедра, но все равно оставался далеко — слишком далеко.
Заведя руку назад, Алекс осторожно коснулся мягкого холмика между ее бедер. Голова Хоуп заметалась на подушке, а тело ритмично задвигалось, прижимаясь к его руке. Пальцы Алекса ощутили тонкий шелк трусиков.
— Как ты их снимаешь при гипсе? — задыхаясь, спросил он, но не успела Хоуп ответить, как послышался треск рвущейся материи. — Кажется, я сам догадался.
— Алекс… — застонала она, когда он принялся поглаживать атласные завитки.
— Что, любовь моя? — Дрожь, сотрясавшая его, передавалась и ей. Щеки Алекса пылали, глаза стали совсем черными. Похоже, он еле сдерживался.
Хоуп была уже не в силах подавить стон, однако горячие губы Алекса помешали ей.
— Не противься, моя хорошая. — Хоуп чувствовала, как его щетина покалывает ей кожу на груди. — Ведь тебе же нравится, правда?
— Да, — выдохнула она. — Только, Алекс, я больше не могу! — Это была самая настоящая, беспощадная пытка. Сейчас для Хоуп существовал лишь тугой узел напряжения, пульсировавший в ней. Даже если бы не было гипса, она все равно не могла бы пошевелиться — вся нижняя половина тела была заполнена смутным, горячим томлением.
— Держись. — Она поняла, что он имел в виду, когда приблизил ее руки к железным прутьям в изголовье кровати. — Мне так нравится смотреть на тебя, — хрипло произнес он, завороженно глядя на ее раскрасневшееся лицо, приоткрытые губы и прикрытые глаза. — Теперь ты от меня не спрячешься.
Дыхание у него стало таким же неровным, как и у нее. Большое тело опустилось рядом с ней, и горячее прикосновение напряженной плоти заставило Хоуп закусить губы, еле слышно пробормотавшие его имя, когда волна обжигающей дрожи сотрясла ее.
Его язык принялся вычерчивать таинственные узоры на ее гладкой, теплой коже, и Хоуп почувствовала необходимость извиниться, когда рука Алекса скользнула ей на бедро.
— Такая досада, что я в гипсе. По-моему, я похожа на кита.
Он поднял голову, с притворной задумчивостью глядя на ее безупречное тело, а затем медленно, невероятно медленно и осторожно развел ей ноги. Хоуп только судорожно вздохнула — говорить она не могла, в горле у нее совсем пересохло.
— Нет, ничуточки не похожа, — возразил он. — Искренность, знаешь ли, одно из моих главных достоинств. Твои доспехи, — он постучал по гипсовому панцирю, — меня не остановят.
— Алекс, — задохнулась она, — не может быть!
— Еще как может. — Его голос прозвучал весьма уверенно.
— Не может быть, чтобы ты…
— Может. — Он пригнулся, не желая слушать ее возражения, и под его ласками напряжение отпустило Хоуп. Ритмичные движения его языка становились все смелее, но ей уже этого было мало. Она попыталась сказать это ему, но только сильнее вцепилась в жесткие волосы.
Довольная улыбка появилась на лице Алекса — так торжествует победитель, с самого начала поединка уверенный в своей победе. Ему хотелось продлить ее желание, разжечь его до всепоглощающего пожара, чтобы она содрогалась и извивалась от страсти, выкрикивая его имя, стремясь слиться с ним без остатка. Никогда еще в жизни Алекс не испытывал большего возбуждения.
Он не сомневался, что ей еще не доводилось познать подобную близость, однако сейчас было не время размышлять над неожиданными открытиями.
Зажав язык между зубами, Хоуп в упор взглянула на Алекса, и в этот момент он сделал движение вперед и вверх…
Волна наслаждения, которая вознесла Хоуп на пик блаженства, застала ее врасплох, и каждая клеточка тела, каждое нервное окончание затрепетали от восторга. Выгнув спину, она выкрикнула имя Алекса, и почти сразу ее голос был заглушен его торжествующим стоном. Из глаз брызнули слезы счастья.
Сначала Алекс не на шутку встревожился, но, сообразив, в чем дело, принялся лаской успокаивать ее, и спустя несколько минут от слез осталась лишь легкая икота.
— Прости… — Хоуп даже не пыталась объяснить, как потрясло ее только что пережитое блаженство.
— Если не ошибаюсь, это комплимент. — Он коснулся губами влажной щеки.
— Вот именно. — Она прижалась к его груди, слушая глухой стук сердца.
Наконец Хоуп тоже уснула, а проснувшись, увидела, что Алекс рассматривает ее, приподнявшись на локте. Выражение лица у него было загадочным, но многообещающим.
— Привет.
Алекс вздохнул. Он был готов услышать упреки и раздражение, но от Хоуп, казалось, исходило лишь лучистое тепло.
— Привет, — хрипло отозвался он. Хоуп потянулась, закинув руки за голову и отводя со лба волосы, и Алекс подумал, что еще не встречал женщину, менее склонную к притворству, — это было тем более странно, если вспомнить о ее модельном бизнесе.
— И давно ты меня разглядываешь?
— Достаточно давно, чтобы узнать, что ты спишь как младенец.
— Просто у меня чистая совесть.
Он решил не принимать этого завуалированного вызова, а про себя подумал, что понятие «совесть» во многом зависит от того, насколько человек искренен с самим собой. Ему не верилось, что Хоуп может быть так откровенна. Так просто не бывает.
