Как известно, при планировании любой операции всегда следует остерегаться ее шаблонности. Обычно об этом вспоминают тогда, когда проводится серия операций со схожими целями. А может ли быть первая операция шаблонной? На бытовом уровне ответ однозначный — нет. Действительно, как может быть типичным то, что еще не воспроизводилось даже в единичном случае? А вот в военном искусстве такое может быть.
Корни этого явления лежат в методологии принятия решения. Она представляет собой цепочку процедур, где каждый раз приходится выбирать одно значение (принимать одно решение) из нескольких альтернативных. Основанием для выбора такого частного значения (решения) обычно является математическое или логическое обоснование. Так вот, если вы приняли Решение, строго руководствуясь положениями устава, используя уставные методики расчета, «прямую» логику, то в результате скорее всего вы получите шаблонное решение, хоть оно и будет формально лучшим.
Увы, противник, как правило, имеет на руках наши руководящие документы, часто в целом обладает потребным объемом информации по обстановке, наверняка не хуже нас знает математику и, если наша логика будет «железной», то скорее всего он сможет «пробежать» всю цепочку нашей методики принятия Решения и в результате получить… наш план предстоящих действий[17].
А что у нас? Первая набеговая операция в только что начавшейся войне. Наша концепция известна — малой кровью, а главное, на чужой территории. При этом противник знает, что Красная Армия в целом территории Румынии не угрожает. Не считая ударов с воздуха, от которых никто в то время уже не был застрахован, остаются два «узких места» — устье Дуная и Черноморское побережье. Первое — потому что основная группировка германо-румынских войск находилась по реке Прут, и чтобы результат ее удара по нашим войскам «докатился» до устья Дуная, нужно некоторое время. Второе, то есть Черноморское побережье, уязвимо в силу безусловного превосходства советского Черноморского флота. Это делало почти неизбежным набеговую операцию против румынского побережья.
Остались три банальных вопроса: когда, где и какими силами. Ясно, что удар мог состояться до тех пор, пока командование Черноморского флота не осознает всю катастрофичность своего положения — дальше скорее всего будет не до набегов. По германским планам, через две недели после начала войны войска должны ворваться в Крым. Из двух потенциальных объектов — Констанца и Сулина — безусловно, во всех отношениях Констанца имела приоритет. Что касается сил, которые могло выделить советское командование, то на самом деле это было уж не столь принципиальным, так как румыны могли противопоставить ровно столько, сколько имели.
Так что ситуация, сложившаяся утром 26 июня у Констанцы, вполне логична; можно предположить, что румыны собирались ожидать там наши корабли еще как минимум неделю. Как рассуждало командование румынского флота, нам достоверно неизвестно. Но существует многовековой опыт применения силы на море, и от него проистекают принципы применения войск сил и средств. И чем выше профессионализм военачальника, тем более и более он пользуется этими принципами опосредованно, часто неосознанно. Так что если румыны вообще обдумывали возможное развитие событий после начала военных действий (а наверняка так и было), то они должны были прийти именно к подобным выводам[18].
Смена вида деятельности. Переход к оборонительным задачам
Выполняя распоряжения командования ВМФ, Черноморский флот в период с 23 июня по 21 июля 1941 г. поставил в районе Севастополя, Одессы, Керченского пролива, Новороссийска, Туапсе, Батуми и озера Устричное 7300 мин и 1378 минных защитников, что составило соответственно 61 % и 50 % всего наличного минного запаса.
Минные заграждения ставились как в дневное, так и в ночное время боевыми кораблями и переоборудованным под минный заградитель транспортом «Островский». Боевое обеспечение минных постановок включало ведение воздушной разведки, несение дозоров надводными кораблями и подводными лодками, поиск подводных лодок противника в районах минных постановок самолетами-разведчиками и сторожевыми катерами. Оперативное прикрытие возлагалось на корабли эскадры, находившиеся в Севастополе в трехчасовой готовности к выходу в море, и дежурившую на аэродромах авиацию.
Перед началом военных действий намеченные для выполнения минных постановок корабли находились в повышенной боевой готовности в основном в тех пунктах дислокации, которые предусматривались предварительным развертыванием сил флота по оперативному плану.
Большая работа проводилась по материально-техническому обеспечению минных постановок. В соответствии с планом минно- заградительных действий минный запас флота заранее рассредоточивался по базам, из которых должны были выходить корабли для постановки мин. Мины, предназначенные для постановки в первую очередь, предварительно подготовили еще до начала военных действий. Для того чтобы обеспечить массовую подачу минного запаса на корабли, все предназначенные к постановке мины распределялись по соответствующим партиям, в планируемой последовательности их постановки, с учетом образцов, количества, длины минрепов и т. д. Большое внимание обращалось на оборудование причалов и путей подкатки к ним мин со складов. Значительную работу провел Гидрографический отдел флота по навигационно-гидрографическому обеспечению минных постановок.
Тщательная предварительная подготовка и высокая боевая выучка личного состава, а также фактическое отсутствие помех со стороны противника позволили осуществить оборонительные минные постановки на всем театре без потерь. Однако противник у наших берегов так и не появился — а вот мы за годы войны на собственных минах потеряли три эсминца[19].
Как видно из уже упоминавшейся телеграммы адмирала И.С. Исакова, оборонительные минные заграждения у военно-морских баз (кроме Севастополя) приказывалось ставить по плану 1940 г. Тот план составлялся исходя из наихудшего для нас варианта развития событий. В частности, считалось, что в войну вступит Турция — а это позволит войти в Черное море мощной группировке военно-морских сил одной из ведущих военно-морских держав. Несоответствие плана 1940 г. реалиям июня 1941 г. как раз и учитывалось в телеграмме Исакова, отдававшей постановку мин у своих баз, кроме Главной, на усмотрение Военного совета ЧФ.
