– Не то чтобы я возражал против истории о солдате, но как мы перешли от английской девчонки и ее парня к американскому пианисту? – вмешивается Арес. – Я что-то пропустил?
– Их истории пересекутся, – объясняет Аполлон. – Скоро.
Арес пожимает плечами.
– Не то чтобы мне было до этого дело.
Ну конечно.
– Мне остаться, богиня? – спрашивает Аполлон.
– Конечно, – отвечает она. – Ведь нам еще столько нужно рассказать.
Афродита
Альберт-холл – 25 ноября, 1917
Ровно в час Хейзел Виндикотт спустилась вниз, обошла «Королевскую бороду» и направилась к месту встречи. Где-то на задворках ее сознания метался призрачный страх: Джеймс не придет.
Она почти соскучилась по нему. Джеймс стоял, прислонившись к стене, на том месте, где они разговаривали накануне.
– Только посмотри на себя, – сказал он.
– Легко, если ты принес с собой зеркало.
Теперь они знали друг друга немного лучше, но при этом у них не осталось вежливых формальностей, за которыми можно было спрятаться. Никакого сценария. Мои бедные крошки.
– Давай поскорее уберемся отсюда, – предложил Джеймс, и, схватив его за руку, Хейзел побежала вниз по улице.
– Не так быстро, – засмеялся он. – Да ты в гораздо лучшей форме, чем я.
Джеймс достал из кармана карту и расписание поездов.
– Так вот, мисс, «ты не очень хорошо знаешь Лондон», – сказал он. – Спешу сообщить, что я со всем разобрался.
– Неужели?
– Так точно-с. Мы отправимся на станцию в Боу, а оттуда – прямиком на Глостер-роуд, – он сверился со своими записями. – Потом проедем одну остановку по Линии Пикадилли к Кенгсингтон-стрит. Оттуда мы дойдем до Гайд-парка.
– Так ты теперь светский человек, знаток города. Впечатляет.
– Не смейся надо мной.
Снова эти ямочки.
Они добрались до станции, купили билеты, забежали в поезд и рухнули на сиденья. Поезд тронулся, и за окном потянулись виды Лондона. Джеймс смотрел на линию горизонта, потому что пялиться на Хейзел было бы просто грубо.
– Ты подмечаешь все здания, да?
– Разве?
– Какие здания нравятся тебе больше всего?
Никто еще не спрашивал его об этом. Джеймс перевел взгляд на свою спутницу, чтобы убедиться: она спрашивает из вежливости, чтобы поддержать разговор? Но Хейзел смотрела на него широко открытыми глазами, полными любопытства. Она правда хотела знать.
– Конечно, мне нравятся величественные старые постройки. Ратуши, церкви и правительственные здания, – он повернулся к ней. – Но польза волнует меня куда больше, чем красота. Например, больницы. С тех пор, как началась война, нам не хватает госпиталей. Они могли бы быть больше и современнее, с улучшенным водопроводом и проводкой. Я много об этом читал.
– Разве нам нужны будут такие больницы, когда война закончится? – спросила Хейзел.
– Ты хотела сказать «если закончится».
Он сразу же пожалел о своих словах.
Хейзел накрыла его руку своей ладонью.
– Не говори так. Война должна закончиться.
Джеймс отважился посмотреть ей в глаза.
– Я был ребенком, когда она началась, – сказал он. – Теперь мне приходится напоминать себе, что когда-то жизнь была нормальной. Все родственники собирались на Пасху. Летом мы с двоюродными братьями и сестрами ездили к бабушке на море и играли на пляже. Строили замки из песка.
Хейзел, у которой не было даже дальних братьев и сестер, тут же представила себе эту радужную картину во всех красках.
– Один из моих двоюродных братьев погиб при битве на Сомме, – сказал Джеймс. – Другой лишился ноги.
Хейзел склонилась к его плечу.
– Какими они были?
Он задумчиво посмотрел в окно.
– Они были футболистами, – юноша грустно улыбнулся. – Уилл был ловким, а Майк – быстрым. Это нужно было видеть.
– Война скоро закончится, – сказала Хейзел. – Не могут же они быть настолько безумными, чтобы позволить ей длиться вечно. Кроме того, американцы уже на подходе. Думаю, немцы их боятся.
Джеймс невесело рассмеялся.
– Я полагаю, немцы так же упорны, как и американцы. Но численность американцев куда выше, им стоит только добраться до Франции, – он вздохнул. – Я бы хотел, чтобы они прислали пару миллионов человек на этой неделе. Если бы война закончилась в воскресенье, мне не пришлось бы туда ехать.
Хейзел просунула руку ему под локоть.
– Давай надеяться, что они пришлют людей, – сказала она. – Миллион в понедельник. Миллион во вторник. Еще миллион в среду.
Он улыбнулся, но в его глазах стояла печаль.
– Я трус, да? Теперь ты это знаешь.
Хейзел дотронулась до его щеки.
– Ты не трус, – твердо сказала девушка. – Ты хочешь жить, как и все люди, – она улыбнулась. – Мне бы тоже хотелось, чтобы ты жил.
