– Ну, вот мы и приехали, красотка! Бегите! Да не забудьте взять с собой ладанку, когда пойдете к самому дьяволу!
Последние слова Вабекура заглушили звуки выстрелов. Где-то во внутреннем дворике, за глухой стеной, непрерывно шел расстрел.
– Пятьсот человек согнали, – сказал на вандейском диалекте какой-то повстанец. – Уж можно быть уверенным, что каждый из них получит пулю. Кателино поклялся, и Кателино сделает…
– Они заседают в ратуше? – спросила я.
– Да. Там и Кателино, и Стоффле, и Шаретт. Был даже Сушю. Что-то решают. Видно, думают, куда нам идти после Шоле.
Из глухого переулка выскочила группа пьяниц, выкрикивающих какие-то слова на непонятном мне диалекте. Я не уловила в них ничего оскорбительного, но для повстанцев, расположившихся на площади, они явно не подходили. Вскочил один, потом другой, и через несколько секунд началась потасовка. Люди катались по земле, тузя друг друга, дрались, кричали, даже выхватывали медные тесаки.
– Вот это драка! Ну, я полагаю, маренцы намнут бока этим горцам!
Я пока еще не понимала, кто маренцы, а кто горцы, но вся эта потасовка казалась мне отвратительной.
– Долой разбойников с болотных мест!
– Боже, когда же кончится это безумие! – произнесла я в сердцах. – Брике, ты здесь?
– Да, мадам!
– Иди за мной и не отставай.
Мы просидели на земле возле ратуши до самого вечера. Хорошо еще, что день выдался теплый… Я заметила, что вокруг много людей, подобных мне: ищущих вандейских начальников, просящих о чем-то, надеющихся на помощь – впрочем, чаще всего напрасно. Было много совсем юных девушек, открыто желающих стать «походными женами» и подцепить себе какого-нибудь генерала или, на худой конец, адъютанта. Ради достижения такой заманчивой цели они дефилировали под окнами ратуши, зазывно смеясь и приподнимая юбки. Солдаты звали этих юных искательниц приключений к себе, обещая рюмку водки в награду, но те только фыркали и презрительно переглядывались: солдатня – это не для нас.
– Не знают они еще, что такое таскаться с ватагой разбойников по лесам и пескам, – проворчала старуха, сидевшая возле меня на земле. – А что ты сидишь, голубушка? Ты ведь красива. Могла бы тоже попробовать счастья…
– Я неудачлива, – ответила я коротко.
Старухе мы почему-то понравились. Она принялась расспрашивать меня, кто я и куда иду, почему так долго сижу перед ратушей. Мне пришлось выдумать жалостливую историю о том, что я – вдова, еще не оправившаяся от смерти мужа. Я ищу Шаретта, потому что он должен помочь мне вернуть назад маленькую ферму, секвестрированную Революцией.
– Да разве Шаретт поможет? Это скверный человек, душенька.
– Он был знаком с моим мужем, – солгала я. – Он знает меня.
Когда наступил вечер, старуха порылась в своей котомке и угостила нас добрыми кусками овечьего сыра. Нашлось у нее и вино – жидкое, трижды разбавленное, кислое, но я поняла это только тогда, когда выпила, и не почувствовала от этого большого огорчения.
– Шаретт! Шаретт! – раздались возгласы.
Я живо вскочила на ноги. На крыльцо выскочил высокий худой человек в гасконских кожаных штанах, безрукавке и высоких сапогах. Голова его была повязана черным платком, надвинутом на глаза, узел находился прямо на переносице. Так делают пираты, мелькнула у меня мысль.
– Маренцы! – заорал он громким голосом. – Мы уходим! К черту всю эту свору и Кателино в первую очередь!
Я бросилась к нему, пытаясь пробраться через неожиданно возникшую толпу, но Шаретт, разумеется, и не думал меня ждать. Я видела, как адъютанты подвели ему лошадь, как он вскочил в седло и с группой приверженцев стремительно удалился с площади – весь в черном, в темном плаще, развевающемся на ветру, поразительно похожий на дьявола.
– Он уехал! О-о! Что же мне теперь делать, обращаться к крестьянским генералам?
Растерянная, оглушенная, я стояла, опустив руки. Меня толкали со всех сторон. Суматоха была невообразимая. Маренцы, верные призыву Шаретта, лихорадочно собирались в путь. Судя по их обилию на площади, я подумала, что в Шоле их не меньше трех тысяч.
Брике отчаянно дергал меня за рукав, пока я не удосужилась взглянуть на мальчишку. Под уздцы он держал вороную лошадь.
– Что это такое? – спросила я ослабевшим голосом. – Откуда?
– Я увел ее! – гордо воскликнул Брике. – Ну-ка, садитесь! Мы поедем следом за Шареттом. Да быстрее, покуда хозяин не появился!
Я во второй раз краду лошадь, подумала я невольно, но у меня нет времени задумываться над моральной стороной этого поступка. К черту все! Мне важен только граф Шаретт. Аристократ, который согласится помочь мне, аристократке. Иначе этот бешеный поток войны будет уносить меня все дальше и дальше от Сент-Элуа. Я вскочила в седло, подождала Брике и пришпорила лошадь. По тяжести седла я поняла, что в чушках есть пистолеты.
Над площадью грохотало:
– В Фонтенэ! В Фонтенэ! За Шареттом.
Мы скакали по улицам Шоле так стремительно, что прохожие разбегались, – скакали до тех пор, пока я не слилась с передовыми отрядами графа де Шаретта. На меня глядели удивленно, но ничего не спрашивали.
– Что ты думаешь о происшедшем, Брике?
– Пустяки, мадам! Наверняка ваш Шаретт со всеми остальными генералами перегрызся. Оттого и уехал.
Отряды Шаретта выехали из Шоле и мчались теперь по дороге вдоль полей и огородов. На холме маячили столбы телеграфа.[2]
– За Бога и короля! – неслось из города, и тысячи голосов повстанцев дружно подхватывали этот крик.
ГЛАВА ВТОРАЯПЛАМЯ ВАНДЕИ
1
– Красотка, а красотка! Ну, пошли со мной! Ты все одна да одна. Честное слово, такой хорошенькой девушке это не пристало.
– Иди к дьяволу, – отвечала я в бешенстве.
– Это почему же?
– Потому что нельзя получить удовольствия, поцеловав твою физиономию.
Солдат ушел, покачиваясь. Я знала, что он пьян, знала, что не стоит так сердиться, но подобные предложения за десять дней скитаний по лесам мне осточертели. Каждый день появлялось едва ли не по пять кандидатов в любовники – грязных, небритых, вонючих. Но ужасно самоуверенных. Этого у них не отнять.
– Ну что ты так? – спросила Мьетта, одна из полковых девушек, протягивая мне горячий чай в жестяной кружке.
– Успокойся. Раз уж ты здесь, надо привыкнуть. Ты, видно, метишь на самого Шаретта и на мелюзгу не размениваешься?
