Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Давно ли эта страна находилась под властью мусульман и служила оплотом персидской монархии? Теперь она сторожит пределы обширнейшего в свете христианского царства, раскрывшего свои мощные объятия для старого, согбенного годами народа, призванного им к возрождению, к новой исторической жизни. И как памятник совершившегося здесь события высоко, на ледяной вершине Арарата, где воображение человека ищет обретения если не самого ковчега, как памятника чудесного нетления, то по крайней мере места, где он остановился,– стоит деревянный крест, водруженный смелой рукой христианского путешественника. Этот крест поставил Паррот, взошедший на вековечные льды Арарата 27 сентября 1829 года. На кресте свинцовая дощечка с глубоко врезанной надписью: “В царствование Николая Павловича, самодержца Всероссийского, сие священнейшее место вооруженною рукою приобретено христианскому исповедованию графом Иваном Федоровичем Паскевичем Эриванским, в лето Господне 1827”.
И этот крест, вознесшийся над землей почти на четырнадцать тысяч футов, и, как небесная планета, невидимый с земли простому человеческому глазу, и эти горы, служащие предвечным алтарем невидимого Бога – все погружает человека в глубокое молитвенное созерцание. Недаром высокие горы служили предметом обожания человека в период его языческого мировоззрения. И прежде, нежели родилась мысль строить самые храмы, люди не находили приличнее места для своих богослужений, как высокие горы. Туда стекался народ, там приносились жертвы, там строились восточные гостиницы, развалины которых во многих местах виднеются еще и поныне. Там путник находил для себя приют, трапезу и добрые пожелания – все что мог предложить ему гостеприимный Восток. Христианство превратило эти гостиницы в обители иноков, которые переменили значение, но неизменно сохранили за собой патриархальное гостеприимство. Как при старых языческих верованиях, так и в первые времена христианства, народ продолжал искать единения с Богом на тех же высоких горах; и только с тех пор, как стали возникать в городах величественные храмы, посвящаемые имени Господа, паломничество на горы становится все реже и реже. Огромность и великолепие храмов приковывало внимание слабого человечества и влекло к себе толпы любопытных. Но храмы разрушались, а красоты природы оставались и остаются вечными. Хорошо смотреть на эти горы в час раннего утра, когда они блистают в лучах восходящего солнца, как купола храмов, достойных, чтобы на дверях их была начертана надпись: “Будем одно стадо и один пастырь”. И еще прекраснее они в минуты тихого вечера, когда солнце клонится к закату и обливает своим розовым светом их снеговые вершины. В эти минуты они кажутся выше, величественнее, нежели днем. В продолжение дня сидят седые старцы, поникнув головою и сложив ноги по-восточному, а в торжественный час вечера встают на молитву Создателю этой дивной природы”.
Тихи и спокойны теперь эти горы – так тихи, как тиха и безмятежна жизнь армянского народа, приютившегося под сенью России. Но было время, когда оба Арарата и самый Алагез, молодые и страстные, дышали огнем и потрясали землю страшными переворотами. Трудно сказать, когда была эта эпоха. Но уже в IV или в V веке св. Ефрем Едесский описал, как горы Армении внезапно всколебались, сошли со своих мест, столкнулись между собою со страшным треском, пламенем и дымом, и потом снова возвратились на свои подножия. Очевидно, что в этом сказании много восточного воображения, но нет сомнения в истине самого факта, свидетельствующего о колоссальных вулканах Армении, угасших не более, как лет за тысячу до нашего времени. Армянские предания VII столетия описывают страшное землетрясение, опустошившее долину Арпачая. Сорок дней царствовала тогда полнейшая мгла, долина была поставлена вверх дном и десятки тысяч жителей погибли в разверзшихся недрах земли.
Не такова ли была и судьба армянского народа!..
И теперь, глядя на седой Арарат, на потухшие вулканы его, прислушиваясь к рассказам какого-нибудь старого монаха, вы переноситесь невольно в те отдаленные века, когда совершались великие перевороты земного шара, вы забываете грустную судьбу Армении и погружаетесь мечтами только в ее прекрасное, таинственное прошлое. Мысли, в виду этих памятников древности, стремятся невольно за течением минувших столетий. Они вызывают из мрака прошедшего образ праведного Ноя, воздвигающего жертвенник Богу, спасшему его от кары раздраженного неба, видят построение им первых городов, вспоминают Гайкана, основателя маленькой Гайканской колонии, скоро разросшейся в могущественное Армянское царство... А вон, наконец, и тот оазис в пустыне, та темная зелень садов, которые приняли под тень свою бедную деревушку Вагаршапат, остаток славной столицы Армении. И Вагаршапат, и вся Армения – развалины. Один Арарат неизменен от сотворения мира, да никогда не изменится еще тот Божий храм, первопрестольный Эчмиадзин, который столько раз предавался грабежам, мечу и огню, столько раз был разрушаем до основания, возникал снова, и теперь красуется в первозданном величии и великолепии!
Такова была страна, которую увидели перед собою переселенцы.
Факт переселения христиан совершился. С этих пор начинается для них новая жизнь, полная светлых надежд на будущее. Один из главных виновников этой перемены в судьбе армянского народа, архиепископ Карапет, поселился в Ахалцихе, и там, в 1837 году, имел счастье принять у себя императора Николая Павловича, во время путешествия его по Кавказу. Перед отъездом государь предложил ему подарок. Карапет благоговейно преклонил колени и просил только милости для своего народа. “Как христианский епископ,– сказал он,– я долго поддерживал христиан в Турции, теперь поручаю их отеческому попечению христианского государя!”
Кто будет в Ахалцихе и посетит церковь во имя Спасителя – тот на южной стороне ограды ее, возле самых дверей, увидит одинокую могилу и на ней более нежели скромный памятник без всякой надписи – под этим камнем покоятся останки архиепископа Карапета.
XXXVII. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ХОЛОДНОМ ОРУЖИИ
Турецкая война в ряду разного рода тактических вопросов поставила на очередь важный вопрос о холодном оружии для русской кавалерии. Мы уже видели, как требователен был Паскевич к действиям русской конницы, и потому естественным желанием его было довести кавалерию до возможного совершенства. Но в коннице все важно – и всадник, и конь, и оружие. Нижегородский драгун на своем степняке, мало холенном, но приученном ко всем невзгодам боевой жизни, не оставлял желать ничего лучшего, но что касается его оружия, то оно далеко уступало по своим качествам оружию неприятеля, с которым ему приходилось иметь дело. Превосходные образцы клинков, которые Паскевич видел у персиян, турок, курдов и у наших линейных казаков, дали ему мысль вооружить и нашу регулярную кавалерию точно такими же шашками.
С другой стороны вопрос этот не мог не интересовать и бывшего тогда министра финансов графа Канкрина, которому подчинялись в России оружейные заводы, а в том числе и фабрика белого оружия, открытая незадолго перед тем в Оренбургской губернии. Это был нынешний Златоустовский завод, основание которому положили в 1812 году несколько известных солингенских оружейников, сделавших предложение учредить в России казенную фабрику исключительно для выделки холодного оружия. Европейские войны, длившиеся тогда вплоть до 1816 года, замедлили решение этого вопроса, и он осуществился лишь в 1819 году, когда в Златоусте поселились иностранные оружейники, которым придали в помощь несколько русских мастеров и нужное число рабочих.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
