В политической области деятельность Боны была лишь эпизодом, развить и продлить который не позволяло само положение его исполнительницы. Однако в сфере хозяйствования и землеустройства была проведена радикальная реформа, возможно, даже переворот. В тридцатые-сороковые годы, когда совершался этот переворот, это казалось локальным явлением, однако в пятидесятые ему было суждено приобрести всегосударственный масштаб и многое переменить в истории страны.
Преобразования Боны совершались в условиях мирной передышки после Трехлетней войны. Литовской дипломатии в ту пору удалось обеспечить безопасность южной государственной границы. После долгих переговоров Сахиб-Гирей, в 1537 г. завладевший всем Крымом, в 1539 г. согласился на заключение мира и удовлетворился отступными (с 1538 г.). Хан освободил задержанного в 1538 г. литовского посла Михаила Тышкевича, и в конце 1540 г. договор был окончательно утвержден. В 1541 г. крымские татары разоряли русские земли. В том же году Литва завершила переговоры о границе с Ливонией. С некоторыми уточнениям было зафиксировано отодвигание границы на север, признанное в 1529 г. Более чем десятилетний мирный период вызвал важные перемены в общественной, экономической и культурной жизни страны.
г. Вильнюсский двор Сигизмунда-АвгустаВместе с Альбертом Гаштольдом, Георгием Радзивиллом и Андреем Немировичем на рубеже тридцатых-сороковых годов ушло поколение, которое обеспечило Литовскому государству достаточно прочное положение в условиях постоянного нажима со стороны России и Польши. Усилия этого поколения отчасти увенчал великокняжеский привилей раде панов 1542 г., в котором монарх обязался не разбирать литовских дел, будучи в Польше. /562/
Под влиянием Боны Сигизмунд II не спешил раздавать освободившиеся должности. В 1541–1542 г. не были заняты посты вильнюсского и тракайского воевод, вильнюсского каштеляна, великого гетмана, великого и дворного маршалков, киевского воеводы. 30 июня 1542 г. великий князь большинство из них заполнил. В 1544 г. он хотел созвать сейм, но по пути в Вильнюс занемог и остановился в Бресте. После долгих препирательств на рубеже лета и осени тут собрался сейм (фактически же всё решала рада панов). Аристократия получила удобный повод выразить свои чаяния. Престарелого и больного Сигизмунда II стремились устранить, чтобы под его прикрытием не могла действовать Бона. Заменить монарха думали уже повзрослевшим Сигизмундом-Августом, определив ему резиденцию в Вильнюсе. Оставив отцу номинальную и передав сыну фактическую власть, рада панов надеялась сохранить союз с Польшей и все преимущества самостоятельного управления. Это прекрасно понимали Бона и польские вельможи, потому они и противились подобным планам рады панов Литвы. Последним тем не менее удалось добиться своего, поскольку их поддержал Сигизмунд-Август, желавший получить хотя бы часть отцовской власти. 6 октября 1544 г. Сигизмунд II подписал грамоту о разделении прерогатив. Сигизмунд-Август получил неограниченную власть в предоставлении судебных (с правом конечной апелляции), духовных и светских должностей, а также в распоряжении хозяйством домена. Скарб (казна) страны оставался в ведении отца, из него сыну выделялось 18 тыс. коп грошей на содержание литовского двора и международное представительство. Эту сумму дополнила субсидия в 8 тыс. золотых из казначейства Польши на содержание приватной собственности 200 польских придворных. Государственных печатей Сигизмунд-Август не получил, ему пришлось пользоваться своей личной печатью. Он мог реально располагать великокняжескими прерогативами, поскольку титул ему уже был предоставлен коронационным актом 1529 г. Сохранение за собой высших прерогатив Сигизмунд II закрепил введением титула верховного князя Литовского (соответственно и Бона стала титуловаться верховной княгиней). Зная позицию Сигизмунда Старого, надо отметить, что это не было признанием суверенитета Польши, но – перераспределением прерогатив монарха Литвы. Своими правами Сигизмунд-Август мог воспользоваться только при отсутствии Сигизмунда II в Литве. Фактически это была власть наместника, однако наместник, как и в результате действия Островского договора 1392 г., становился самостоятельным монархом, при этом теперь никакие правовые акты не предусматривали суверенитета Польши. /563/ Безусловно, последующие события показали, что Сигизмунд-Август не был Витовтом Великим. Правда, в 1544 г. Литва могла и обойтись без великого мужа, однако впоследствии, при правлении уже самого Сигизмунда-Августа, необходимость в подобном муже возникла.
Единственный сын Сигизмунда Старого и Боны проявился именно как сын Боны и Сигизмунда Старого. Работящий отец не находил времени, чтобы проверить, как воспитывается его наследник. Мать без стеснения пыталась сделать из него собственную копию, /564/ а для этого прежде всего следовало превратить сына в свое орудие. Ребенка, а впоследствии юношу, настойчиво приучали к среде, в которой главным были развлечения и удовлетворение прихотей. Краковский двор, эта мощная европейская резиденция, способная широко пользоваться услугами эрудитов, был одновременно центром рафинированного гедонизма. Из всех воспитателей юного Сигизмунда-Августа самый заметный след оставил Иоанн (Джованни) Амато Сицилийский, человек большой образованности и интеллекта, но не слишком высокой морали. В жилах молодого Ягеллона смешались крови разных народов (литовская, русинская, немецкая, итальянская), и это была удачная генная комбинация. Сигизмунд-Август в самом деле был одаренным человеком, способным постичь многие ценности, развить отменный вкус, умевший тонко распознавать истинное значение намерений и мыслей собеседника. Умевший, но часто не желавший. Сызмала не зная ни в чем отказа, он был не в состоянии обуздывать внезапно возникшие желания и в чем-либо себя ограничивать. Если Сигизмунд Старый отличался трудолюбием и умением взять быка за рога, то именно этих качеств недоставало его (вернее – Боны и его) сыну. Обосновавшийся в вильнюсской резиденции Сигизмунд-Август не испытал в жизни никаких трудностей, не был знаком с военным делом, привык к беспрекословному исполнению своих повелений – вне всякого интереса к тому, чтобы эти его повеления были наилучшим образом исполнены. Ему хватало воли, но эта воля была твердой лишь в удовлетворении естественных желаний и не касалась жизненной необходимости. В таком же духе он разбирал дела, откладывая то, что представлялось неинтересным или требовало напряженной работы. Среди современников он получил прозвище по одному из своих излюбленных словечек («послезавтра»). /565/
Пока Сигизмунд-Август приятно проводил время в Литве (на кухонные нужды ежегодно выделялось 30 тыс. польских золотых; в 1546 г. он охотился 223 дня), не прерываемая войнами политическая жизнь страны совершалась на сеймах, постепенно проясняя элементы бытовой и социальной программы дворянства. Раздача важнейших должностей в 1542 г. не решила проблему вакансий. В конце лета 1544 г. паны даже грозили бойкотировать совещания со ссылкой на то, что трудоустроенных должностных лиц слишком мало. В ту пору не были назначены канцлер, великий гетман и великий маршалок, воеводы Тракай и Подляшья, вильнюсский и тракайский каштеляны. Первым собственноручно подписанным актом Сигизмунд-Август назначил князя Януша Ольшанского тракайским воеводой, Александра Ходкевича – новогрудским воеводой, Станислава Кишку – витебским воеводой, князя Симеона Пронского – киевским воеводой, Григория Виршила-Остика – вильнюсским воеводой, Иеронима Ходкевича – тракайским каштеляном, Николая Радзивилла Черного – великим маршалком. В конце 1546 г. вильнюсский воевода Иван Глебович был назначен канцлером. Фактически это позволило обойти соглашение отца и сына Сигизмундов о государственных печатях (до того акты, исходящие из канцелярии Сигизмунда-Августа, курировал секретарь Валериан Протасевич, а также дворный маршалок и подскарбий Иван Горностай). За два года правления Сигизмунда-Августа, кроме вышеназванных, другие важные места в раде панов заняли: место Вильнюсского епископа – Павел Ольшанский, Луцкого епископа – Георгий Хвальчевский, Жямайтского епископа – Вацлав Вежбицкий, тракайского воеводы – князь Януш Дубровицкий, Жямайтского старосты и тракайского каштеляна – Иероним Ходкевич, полоцкого воеводы – Станислав Довойно, луцкого старосты – князь Андрей Сангушко. Из светских сенаторов только Иван Глебович и Иван Горностай остались от времен Альберта Гаштольда. Увеличилось количество сенаторов-русин, однако такие люди как Ходкевичи и Глебовичи считали себя скорее литовцами, чем русинами. Жалобы польских сенаторов на то, будто рада Сигизмунда-Августа «молода и худа», наилучшим образом доказывали, что ее члены, подобно своим предшественни- /566/ кам, верно понимали интересы Литвы и умели их защитить. Привезенный юным Ягеллоном польский двор почти не имел возможности проникнуть в государственные структуры и оказывать влияние на уклад страны. Группировки в раде панов, вне сомнений, сложились и на этот раз: большинство советников завидовало удачливым Радзивиллам. Конечно, и эта рада панов более всего защищала свои личные интересы и, учитывая неопытность и беспечность наместника, весьма в этом преуспевала. Сановники погрузились в роскошную жизнь, насаждаемую Сигизмундом-Августом (паны закатывали обеды на 100 и 300 персон). Не все они и не сразу осознали те возможности, что открылись перед страной после завоевания ею прочных позиций в регионе и достижения пусть минимального, но приемлемого уровня развития. Естественно, все эти возможности доставались лишь правящему меньшинству. Сигизмунд-Август начал править, когда в стране уже 4 года свирепствовал голод. Не было принято никаких мер для помощи пустеющим крестьянским хозяйствам, хотя закрома Боны были полны.
