Попытка Рузвельта — надо сказать, не очень настоятельная — высказаться за действующего вице-президента Уоллеса встретила дружное противодействие партийных лидеров и значительной части его собственного окружения. Уоллеса даже в кругах демократов считали слишком левым, непрактичным, догматиком, не пользующимся уважением среди избирателей. Если самого Рузвельта называли левым, то его следовало — и с этим согласился он сам — уравновесить более консервативным вице-президентом.
В конце концов остановились на сенаторе от штата Миссури Гарри Трумэне. Сам он был крайне удивлен, когда узнал о том, что его предпочли другим, более влиятельным политикам, но согласился включиться в борьбу, хотя отнюдь не предполагал (по крайней мере, он так не раз говорил), что его ожидает судьба политического преемника Рузвельта.
Трумэн был сенатором с 1934 года, сторонником «Нового курса», в 1940-м возглавил чрезвычайный комитет по исследованию программы вооружения федерального правительства. Особенностью Трумэна была способность резать правду-матку даже тогда, когда это было нецелесообразно. В свое время прошло незамеченным, а после разворачивания холодной войны, когда он уже был президентом, было разнесено на весь мир его заявление, сделанное, когда он узнал о нападении Германии на СССР: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя мне не хочется ни при каких обстоятельствах видеть Гитлера победителем».
Трумэн явно был компромиссной фигурой, и никто из серьезных политиков не думал, что он будет активно вмешиваться в государственные дела. Так, собственно, и было до смерти Рузвельта. Будущий госсекретарь Генри Киссинджер констатировал: «Несмотря на ухудшение состояния здоровья Рузвельта, Трумэна за все три месяца пребывания на посту вице-президента ни разу не привлекали к участию в выработке ключевых внешнеполитических решений. Не был он введен и в курс дела относительно проекта создания атомной бомбы».
Рузвельт во всеуслышание объявил, что не будет вести активную предвыборную кампанию, поскольку его взгляды и роль в американской внутренней и внешней политике хорошо известны, а также по той причине, что ему просто некогда заниматься избирательными делами в условиях продолжающегося всемирного конфликта. В такой позиции был резон: президент проверял степень своего влияния.
С женой же он обсуждал, что будет делать, если проиграет выборы. Говорили о кругосветном путешествии, о покупке участка земли в Сахаре и проведении там показательных ирригационных работ. «Я проживу там два-три года, и посмотрим, что получится». Представляется, что это была своеобразная игра — супруги почти не сомневались, что и на этот раз Франклин одержит победу.
Этому же стремился всячески способствовать лечащий врач Р. Макинтайр, который опубликовал явно лживый отчет о состоянии здоровья президента, чтобы отбить атаки республиканцев: «Никаких физических недостатков. Здоровье в норме. Он каждый день проводит огромную работу, переносит нагрузки превосходно. Слухи о слабости его здоровья понятны в год выборов, но они совершенно не основательны». Можно полагать, что этот доклад, в котором истиной было лишь то, что президент продолжал много работать, был немаловажным аргументом, склонившим на сторону Рузвельта колебавшихся избирателей.
Чтобы подтвердить фальшивый доклад о его хорошей физической форме, Рузвельт подверг себя тяжелому испытанию. 21 октября он совершил четырехчасовую поездку по Нью-Йорку в открытом автомобиле под проливным холодным дождем. Как будто не замечая непогоды, президент широко улыбался и приветливо здоровался, размахивая шляпой, со столпившимися на улицах людьми в плащах и под зонтиками. Его волосы слиплись, с пенсне стекала вода, он ничего не видел, но продолжал приветствовать ньюйоркцев.
После непродолжительного отдыха и рюмки виски Рузвельт выступил в зале отеля «Уорлдорф Астория» перед членами Ассоциации внешней политики и журналистами с большой речью, посвященной послевоенному мироустройству. Объединенные Нации, подчеркнул президент, должны обладать правом применять силу. «Полицейский не добьется эффективности, если, заметив грабителя, отправится в муниципалитет, чтобы получить документ на его арест. Мой простой ум ясно понимает, что, если всемирная организация хочет быть реальной, американские представители в ней должны быть наделены соответствующими полномочиями от конгресса».
Поразительно, что этот эксперимент не повлиял на здоровье Рузвельта. Он даже не подхватил часто возникавший у него бронхит. Правда, сразу после выступления он направился на вокзал. Персональный поезд доставил президента в Гайд-Парк, где он несколько дней отдыхал.
Но вслед за этим он повторил прием — проехал перед выступлением, на этот раз в Филадельфии, под дождем по центру города в открытой машине.
Если в начале кампании он почти не сомневался в победе, то по мере приближения дня голосования уверенность несколько ослабла. Рузвельт пытался преодолеть усиливавшуюся физическую слабость, тем более что необходимо было произнести предвыборную программную речь, в качестве непосредственных слушателей которой он избрал делегатов профсоюза грузоперевозчиков, собравшихся в Филадельфии 27 октября.
Готовясь к выступлению, он попытался прорепетировать его фрагменты стоя, надев на ноги конструкцию из металлических прутьев и опираясь на костыли. Но от этого плана пришлось отказаться — ноги не слушались — и впервые выступать перед большой аудиторией, сидя в кресле.
Помощники и родственники опасались, что это сильно снизит доверие к Рузвельту и его шансы на переизбрание. Но получилось наоборот — президентом и его советниками были найдены такие ораторские ходы, которые даже физическую немощь в какой-то мере превратили в преимущество. Рузвельт начал как бы с жалобы на свой возраст, хотя и не на состояние здоровья, но тут же перевел этот вопрос в разряд общих рассуждений по поводу того, что время неумолимо движется вперед, все становятся старше, и этим как бы уравнял себя со слушателями.
Перейдя к политическим вопросам, Рузвельт стал жестче — обвинил руководителей Республиканской партии в том, что перед каждыми президентскими выборами они представляются друзьями рабочего класса (как мы помним, это было выступление именно перед представителями профсоюза), тогда как всё остальное время являются его врагами. После этого выпада, набрав очки у профсоюзных боссов и рабочих активистов, он вроде бы перешел на личные дела, но продолжал выставлять свого политического оппонента и его сторонников в жалком виде.
В свое время Дьюи обвинил Рузвельта в том, что он якобы отправил эскадренный миноносец за забытым на Алеутских островах псом. Это была заведомая неправда, и теперь Рузвельт воспользовался ситуацией, чтобы высмеять подставившегося противника. «Лидеры республиканцев, — заявил он, — видимо, уже не вполне удовлетворены нападками на меня, мою жену, моих сыновей. Не удовлетворившись этим, они набросились на моего маленького пса Фалу. Конечно, я не против нападок, да и моя семья не очень по этому поводу волнуется. Но волнуется Фала». Последовавшую реакцию присутствовавшим корреспондентам было трудно описать: смех, слезы, бурные крики одобрения президента и негодования по адресу его противников.
