Но, услышав призыв Лестата, я распознал мощный, свободный отоков ум и направился к нему, чтобы спасти от первого ухода от мира. Я привелего к себе в дом, не скрывая местонахождения своего жилища.
Я испытывал к Лестату большое, бьющее через край чувство иповел его вниз, в храм. Допускаю, что поступил безрассудно. Оцепенев, следил яза тем, как он приблизился к Матери и, к моему вящему изумлению, поцеловал ее.
Не знаю, что меня больше заворожило: его самоуверенность илиее спокойствие. Но можешь не сомневаться, я был готов в любую минуту защититьего от Энкила.
Когда Лестат отошел от нее и признался, что Мать сообщилаему свое имя, он застал меня врасплох. Меня захлестнула внезапная волнаревности.
Но я задвинул ее подальше. Я был влюблен в Лестата и сказалсебе, что чудо, происшедшее в храме, – доброе знамение: видимо, молодойвампир способен вдохнуть жизнь в Прародителей.
Я повел его в гостиную, о чем уже рассказывал и я, и он, итам поведал ему долгую повесть о моем происхождении. Так он узнал о Матери,Отце и их бесконечном молчании.
Мы беседовали несколько часов, и он показался мнепотрясающим учеником. Не припомню, чтобы за всю мою жизнь я испытывал подобнуюблизость к кому-то. Даже с Бьянкой мы не были так близки. За десятилетнюю жизньво Крови Лестат успел объехать мир, жадно проглатывал великую литературу разныхстран; ему удалось привнести в наш разговор воодушевление, которого я никогдане наблюдал в своих возлюбленных, даже в Пандоре.
Но на следующую ночь, пока я занимался многочисленнымисмертными делами, Лестат спустился в храм, прихватив с собой скрипку, ранеепринадлежавшую его другу вампиру Николя.
И, подражая таланту утраченного друга, Лестат принялсяиграть на скрипке перед Священными Прародителями – играть чудесно, страстно!
Я услышал музыку на расстоянии нескольких миль. А потомраздалось пение на такой высокой ноте, какую никогда не взял бы смертный.Казалось, то поют сирены из греческих мифов, но пока я стоял и думал, что этоза звук, пение стихло.
Я попытался мысленно пересечь расстояние, отделявшее меня отдома, но отказывался верить тому, что увидел в открытых мне мыслях Лестата.
Акаша поднялась с трона и приняла Лестата в свои объятия, апока Лестат пил кровь Акаши, Акаша пила кровь Лестата!
Я развернулся, помчался к дому, чтобы ворваться в храм. Но яне успел вовремя – моим глазам предстала совершенно иная картина.
Энкил встал и оторвал Лестата от Матери, которая выкрикивалачто-то в защиту Лестата голосом, способным оглушить любого смертного.
Сбежав по каменным ступеням, я обнаружил, что двери храманамеренно заперты. Я что есть силы забарабанил в дверь. Все это время я следилза обстановкой глазами Лестата; теперь Энкил швырнул его на пол и, невзирая навопли Акаши, намеревался его раздавить.
Несмотря на громкость, ее крики звучали очень жалобно.
От отчаяния я воззвал к Энкилу:
– Энкил, если ты причинишь вред Лестату, если ты убьешь его,я навсегда увезу ее от тебя, а она мне поможет. Мой царь, такова ее воля!
Мне самому не верилось, что я способен выкрикнуть подобныеслова, но они сами пришли мне на ум, а времени на раздумья не оставалось.
Двери храма тотчас отворились. Невероятное, устрашающеезрелище: два мертвенно-бледных существа в египетских одеяниях, с ее губ капаеткровь, а Энкил стоит на ногах, но погружен в глубокий сон.
Я в ужасе увидел, что нога Энкила уперлась в грудь Лестата.Но Лестат был жив. И невредим. Рядом с ним лежала раздавленная скрипка. Акашасмотрела в пустоту, словно никогда и не просыпалась.
Я быстро проскользнул вперед и положил руки на плечи Энкила.
– Возвращайтесь, мой царь. Возвращайтесь. Вы достигли цели.Прошу, выполните мою просьбу. Вам известно, как я уважаю вашу власть.
Он медленно убрал ногу с груди Лестата. Его лицо не выражалоникаких эмоций, движения оставались медлительными, и мне постепенно удалосьсдвинуть его с подножия трона. Он неспешно повернулся, сделал два шага и занялсвое место, а я ловко и аккуратно поправил его одежду.
– Лестат, беги, – твердо приказал я. – Не задавайвопросов. Беги отсюда.
Лестат так и сделал, а я повернулся к Акаше.
Она осталась стоять, словно погруженная в грезы, и я оченьосторожно коснулся ладонями ее рук.
– Моя красавица, – прошептал я, – мояПравительница. Позволь возвратить тебя на трон.
Она, как всегда, подчинилась.
Через несколько минут они как ни в чем не бывало сидели наместе, словно визит Лестата приснился мне, как приснилась пробудившая царицумузыка.
Но я знал, что это был не сон, и, внимательно глядя на нее,доверительно обращаясь к ней, я испытал новый страх, постаравшись, впрочем,скрыть от нее свои чувства.
– Ты прекрасна и постоянна, – сказал я, – а мирнедостоин тебя. Он недостоин твоей силы. Ты слышишь слишком много молитв, нетак ли? И вот ты услышала прекрасную музыку и пришла в восторг. Наверное, якак-нибудь сумею принести тебе музыку... привести тех, кто умеет играть,заставить их поверить, что вы с царем – просто статуи...
Я прервал свою безумную речь. К чему все это?
По правде говоря, я пришел в ужас. Лестат немыслимым образомнарушил ход событий, и я боялся думать, что может произойти, если кто-то другойрешится на такое!
Но главным событием, за которое я цеплялся во гневе, былоследующее: я восстановил порядок вещей. Я пригрозил его величеству и заставилего вернуться на трон, а она, возлюбленная моя царица, последовала за ним.
Лестат совершил немыслимое. Но Мариусу удалось всеисправить.
Наконец, утишив свой гнев и усмирив свой характер, яспустился к скалам встретиться с Лестатом и сделать ему выговор. Оказалось, чтоя сам не сознавал, до какой степени потерял над собой власть.
Кто, кроме Мариуса, знал, сколько лет Священные Прародителипровели в безмолвии? А теперь этот юноша, которого мне так хотелось любить,обучать, принять в свою жизнь, этот юноша сумел заставить их двигаться, отчеготолько набрался самонадеянности.
Лестат хотел освободить царицу. Лестат считал, что мы должнызаточить Энкила в темницу. Наверное, я рассмеялся. Разумеется, я не могвыразить словами, как сильно я боялся их обоих.
В ту же ночь, пока Лестат охотился на отдаленных островах, яуслышал, что из храма доносятся странные звуки.
